Придя домой к обеду, он услышал в гостиной сердитые голоса сестер. Эмми бранила Магду за непристойное поведение.
— Так же нельзя.
— Конечно! — кричала Магда. — Я забыла спросить у тебя разрешения!
— Не помешало бы. И вообще на очереди я.
— А, вот что тебя волнует! — Магда язвительно рассмеялась.
Вошел Дидерих, и она сразу замолчала. Дидерих грозно поводил очами. Но фрау Геслинг зря заламывала руки, прячась за спинами дочерей: он считал ниже своего достоинства вмешиваться в женскую свару.
За обедом говорили о госте. На взгляд фрау Геслинг, он производил впечатление солидного человека. Эмми прокомментировала: еще бы приказчику не быть солидным. Разговаривать с дамой он совершенно не умеет. Магда раздраженно возражала. И так как все ждали решающего слова Дидериха, он после некоторого колебания сказал: лоска ему, конечно, не хватает. Академическое образование, как ни вертись, ничем не восполнишь.
— Но что он прекрасный делец, в этом я убедился.
Эмми потеряла терпение.
— Если Магда собирается выйти за этого субъекта, то заявляю: больше я с вами ничего общего не имею. Он ест компот с ножа!
— Она сочиняет!
Магда зарыдала. Дидериху стало жаль ее. Он напустился на Эмми:
— Выходи, сделай милость, за наследного принца и оставь нас в покое.
Эмми положила нож и вилку и кинулась вон из комнаты. Вечером, перед самым закрытием фабрики, Кинаст явился к Дидериху в контору. Он облачился в сюртук и держался так, точно пришел на чашку чая, а не по делу. Оба, словно сговорившись, болтали о пустяках, пока старик Зетбир не убрал свои бумаги. Когда он удалился, бросив недоверчивый взгляд на хозяина и гостя, Дидерих сказал:
— Старик выдыхается. Наиболее важные дела я решаю сам.
— Ну, а насчет нашего дела что вы решили? — спросил Кинаст.
— А вы? — вопросом на вопрос ответил Дидерих.
Кинаст заговорщицки подмигнул:
— Мои полномочия не столь широки, но, так и быть, беру это на себя. Верните голландер на завод. Какой-нибудь изъян уж найдется.
Дидерих понял.
— Конечно, найдется, — пообещал он, — будьте покойны.
— За нашу уступчивость, — деловым тоном сказал Кинаст, — вы обязуетесь впредь все оборудование заказывать у нас. Минутку! — попросил он, увидев, что Дидерих так и взвился. — Кроме того, вы возмещаете нам расходы по доставке плюс мои дорожные издержки — суммой в пятьсот марок, которую мы удержим из вашего задатка.
— Но, послушайте, это уже ростовщичество! — Чувство справедливости громко заговорило в Дидерихе.
Однако Кинаст тоже повысил голос:
— Господин доктор…
Дидерих спохватился и овладел собой: он положил руку на плечо Кинасту:
— Теперь пойдемте наверх. Дамы ждут нас.
— В общем, договорились, — сказал Кинаст примирительно.
— Остались мелочи, все уладится, — пообещал Дидерих.
В квартире Геслингов носились праздничные ароматы. Фрау Геслинг блистала своим черным атласным платьем. Сквозь кружевную блузку Магды просвечивало больше, чем она имела обыкновение показывать в семейном кругу… Только у Эмми и платье, и лицо были серыми и будничными. Магда указала гостю, куда сесть, и опустилась на стул по правую руку от него; не успели все как следует рассесться и откашляться, как она выпалила, подняв на гостя лихорадочно блестевшие глаза:
— Надеюсь, господа, что с вашими глупыми делами покончено?
Дидерих подтвердил, что они превосходно столковались. «Бюшли и Кo» весьма предупредительны.
— Вполне естественно, ведь предприятие-то гигантское, — пояснил доверенный. — Тысяча двести рабочих и служащих, целый городок, собственная гостиница для заказчиков! — Он пригласил Дидериха: — Приезжайте, поживете у нас с комфортом и без всяких издержек.
Увидев, с каким вниманием слушает его Магда, он наговорил с три короба о своей должности, о своих полномочиях, о вилле, где он пока занимает одну половину.
— Но как только женюсь, я получу и вторую.
Дидерих оглушительно захохотал:
— Чего же проще — женитесь! Ваше здоровье!
Магда потупилась, и Кинаст переменил тему. А понятно ли Дидериху, почему он так быстро пошел на уступки?
— Я по вас, господин доктор, сразу увидел, что впоследствии мы будем ворочать большими делами. Пока ваша фабрика еще очень скромно оборудована, но это ничего не значит, — покровительственно сказал он.
Дидерих хотел заверить гостя в широте своего размаха и потенциальной мощи своего предприятия, но Кинаст пресек все попытки прервать ход его мысли. Знание людей, продолжал он, на этом он специализировался. Человека, с которым ведешь дела, надо прежде всего увидеть в его домашней обстановке. И если дом у него ведется так превосходно, как этот…
Тут на стол подали аппетитно пахнущего жареного гуся; фрау Геслинг, которая тайком оглядывалась на дверь, с тревогой дожидаясь его, быстро придала своему лицу совершенно обыденное выражение, словно гусь у них не в диковинку. Тем не менее господин Кинаст сделал благоговейную паузу. Фрау Геслинг спрашивала себя, действительно ли взгляд гостя прикован к гусю или же сквозь пряные пары устремлен на ажурную блузку Магды. Но вот господин Кинаст вышел из оцепенения и взял в руки бокал.
— Вот почему я поднимаю тост за семью Геслингов; за почтенную мать семейства, за ее цветущих дочерей.
Магда выпятила грудь, стараясь показать, как она пышно цветет. Эмми рядом с ней казалась совсем плоскогрудой. Кинаст чокнулся сначала с Магдой. Дидерих ответил на его тост.
— Мы, — сказал он, — немецкая семья. Кого мы принимаем в свой дом, тому раскрываем свои сердца. — На глазах у него показались слезы, а Магда опять покраснела. — И пусть это скромный дом, но зато сердца — верные.
Он поднял стакан за гостя, и тот немедленно заверил, что всегда был сторонником скромности, особенно в семьях, где есть молодые девушки.
В разговор вступила фрау Геслинг.
— Вот именно! Иначе как же решиться молодому человеку… Мои дочери шьют себе все сами.
Эти слова дали повод Кинасту склониться над блузкой Магды, чтобы по достоинству ее оценить.
На десерт Магда очистила Кинасту апельсин и в его честь пригубила токайское. Когда переходили в гостиную, Дидерих, обняв за талии обеих сестер, остановился с ними на пороге.
— Да, да, господин Кинаст, — сказал он проникновенно. — Перед вами картина мирной семейной жизни, вглядитесь в нее хорошенько! — Магда приникла к его плечу с видом самозабвенной преданности. Эмми старалась вырваться, но ее ткнули кулаком в спину. — Так и проходит наша жизнь. Целый день я тружусь на благо сестер и матери, а вечером мы собираемся вокруг лампы. Посторонними людьми, так называемым обществом, этой кликой, мы стараемся не интересоваться; нам достаточно того, что мы черпаем в самих себе.
