Ободренный успехом, Клинкорум заявил друзьям, что как ни сильна бывает иногда у таких людей любовь к знаниям, увы, это чаще всего безнадежная потеря времени. Этот простой рабочий нашел учебник молодого Бука, который тот где-то потерял, и возвратил его только тогда, когда вызубрил от корки до корки.
- Такому почти трогательному усердию я не мог не отдать должное - и решился на этот эксперимент, - сказал Клинкорум, рассмеявшись и показав все свои длинные зубы.
Оба гостя вторили ему.
Бальриху уже было все равно, смеется Ганс вместе с ними или нет. Он угрюмо смотрел перед собой и говорил себе: этому надо положить конец... Он один будет искать свою дорогу...
Тут Ганс, переглянувшись с господами, неожиданно выпалил:
- Ну и рассердится же дядя Геслинг!
От Бальриха не ускользнули усмешки гостей, которые они с трудом старались подавить. Тогда взял слово консисторский советник Циллих. Никакой работодатель не может, по его мнению, оставаться равнодушным, если его рабочие, стремясь к образованию, перейдут известную границу. Ведь это резко меняет взаимоотношения работодателя и рабочего, точки зрения, права и, в сущности, уже есть переворот.
Он сказал все это очень серьезным и предостерегающим тоном. Но если его голос ни единой нотой не выдал затаенного злорадства, то собеседники не смогли его скрыть. Бальрих с удивлением понял, что у главного директора здесь нет друзей. Он насторожился. А доктор Гейтейфель назидательно заявил:
- Властолюбию одного должен быть найден противовес, и этот противовес...
- Просвещение умов, - подсказал Клинкорум, Но Гейтейфель перебил его:
- Просвещение и даже разум - только средства для достижения цели. Надо воспользоваться случаем и еще раз дать понять Геслингу и ему подобным, что такое личная свобода. Тот путь, на который они встали при благосклонном попустительстве властей предержащих, приведет лишь к государственному рабству, и даже раньше, чем это можно предположить.
Последовало торжественное молчание. Рабочий Бальрих вдруг почувствовал горячее доверие к тем, кто мог так мыслить и рассуждать.
- Совершенно верно, - подтвердил он, стукнув кулаком по столу. - А знаете ли вы, почему до сих пор в Гаузенфельд не проведена электрическая железная дорога? Потому что он желает, чтобы мы всю жизнь варились в собственном соку, чтобы мы остались невеждами и только пьянствовали в его кабаке. Ведь это же настоящее гетто! - воскликнул он, гордясь новым для него словом.
Господа поджали губы и, перемигнувшись, почли за благо немедленно отступить. Клинкорум сказал:
- На сегодня довольно. В следующий раз, господин Бальрих, вы могли бы вести урок вместо меня, ну, скажем, о государстве будущего.
- Хотя, - заметил Циллих, - железный закон о заработной плате уже давно пора сдать в утиль.
Бальрих был разочарован и возмущен. Но чего же ждать от этих буржуа? Тупы, как моя задница, да еще лицемеры... У них есть знания только потому, что есть деньги. Овладеть ими и потом схватить этих господ за глотку! Ни благодарности, ни пощады! Каждому по заслугам!
Он взял свои книги, поднялся, поставил стул на прежнее место и, несколько раз шаркнув ногой, откланялся. Господа же продолжали вполголоса начатый разговор:
- Да, таковы дела, иной раз человек не сдержится и все выскажет. Но не менее важно, кто именно имеет на это право.
Когда рабочий вышел, Клинкорум заговорил о главном.
- Что можно еще сказать?! Даже слово подобрать трудно... Геслингу мало того, что он низверг мой дом, обитель моей музы, в долину нищеты и грязи, что он обесценил и осквернил его; нет, он хочет погубить меня самого.
Друзья отказывались верить этому. Но Клинкорум привел цифры и даты, которые сообщил ему подрядчик. Геслинг уже запроектировал постройку еще одного корпуса рабочих казарм. Проект закончен. И где бы, вы думали, намерены они возвести этот корпус? Где! Позади дома Клинкорума, вернее, так, что его участок будет теперь окружен корпусами с трех сторон, а фасад и так выходил на шоссе, где пыль и вонь от бензина. Друзьям остается только сочувственно пожать ему руку. Правда, учитель поклялся, что он такого издевательства, конечно, не допустит, что и на Геслинга найдет управу... есть же суд, наконец...
Бальрих уже собирался захлопнуть за собой садовую калитку, как к нему подбежал Ганс Бук.
- Я подслушал весь их разговор. Дураки и лицемеры!
Бальрих подумал: "Ну, твое счастье" - ведь он и Ганса поставил на одну доску с ними.
- Все они просто злые завистники, - сказал подросток. - И потом - что за вранье про учебник, который ты будто бы стащил у меня, или что-то в этом роде!
У него это "ты" вырвалось неожиданно. И он даже запрыгал от радости.
- Это папа хотел, чтобы я соврал акуле, будто ты нашел мой латинский учебник, и Клинкорум притворился, что верит в эти бредни, ведь папа платит ему за это! Вот они какие!
- Значит... все было решено заранее... тайный сговор... - с трудом проговорил Бальрих и строго уставился на лукавое личико мальчика. Пятнадцать лет - а такое знание людей и притом такая беспечность! Низость взрослых только забавляет этого барчука.
- Пойдем со мной, - заявил Ганс Бук. - Проводи меня до той высокой сосны, откуда видна вилла "Вершина". Дальше тебе нельзя.
- Нет. Не хочу, - ответил Бальрих.
И он зашагал через луг к корпусу "С". А Ганс Бук крикнул ему вслед:
- Встретимся завтра!
"Но не ради тебя, - подумал Бальрих, - и я клянусь тебе, что увижу виллу "Вершина" не раньше, чем она станет моею. Тогда я выброшу всех вас оттуда".
И все же, сидя в эту ночь за своим рабочим столом, он много думал о Гансе. Книги, которые дал ему Клинкорум, были уже давно изучены, а своих он еще не завел. Поэтому сегодня с легким сердцем мог бы он провести время с Тильдой, которая провожала его вечером до самой лестницы. Но Бальрих отослал ее: ему приятнее было сидеть в своей комнате и при луне - на электричестве он экономил - думать об изящном и лукавом мальчике с виллы, о том, что завтра увидит его снова.
Они встретились в понедельник после работы у Клинкорума. Когда урок был окончен, Ганс Бук предложил ему не более не менее как отправиться в город, расходы он, мол, берет на себя. Но Бальрих с мрачным видом указал на кипу книг, которые ему дал прочесть Клинкорум.
- До утра осталось шесть часов, и их едва ли хватит.
И он ушел, покинув юного повесу.
Только в воскресенье Бальрих согласился, наконец, с ним встретиться. Стояла духота, закат был мглистым; а так как Бальрих отказался от всяких иных развлечений, они решили просто пройтись и двинулись напрямик через поле, мимо рабочих домишек, по той же дороге, по которой он некогда ходил с Тильдой. Так же как тогда, оба были серьезны; Ганс Бук степенно и задумчиво шагал рядом.
