- Всем известная богиня любви и красоты, - пояснил Горст своим гостям.
Потом они направились к лубяной беседке.
- А это место мы считаем наилучшим для установки пулеметов, - заявил Крафт с восторгом садиста.
Когда они вернулись на террасу, стол был накрыт, но уже занят. Под вьющимися розами, которые чуть раскачивал ветер, в мягко поскрипывающих тростниковых креслах расположилась женская половина семьи Геслингов: мать Густа, дочь Гретхен; тут же появилась и фрау Эмми Бук с Гансом, усиленно занимавшим мать, чтобы она ничего не слышала и не видела из того, что происходит вокруг. Здесь же была и госпожа Анклам, она уже, наверно, наплела всем невесть что. Горст и Крафт были явно озабочены. У колонны, увитой розами, стоял, выпятив живот и негодующе поглядывая по сторонам, жених Гретхен, Клоцше. Крафт хотел было улепетнуть, но Горст решительно подтолкнул его и заставил подняться на террасу. Лени он даже предложил руку, но та не взяла ее.
- Voila!* - заявил Горст, точно актер из варьете, закончивший свой номер. - Наши гости!
______________
* Вот! (фр.).
Его слова были встречены ледяным молчанием. Только Гретхен слегка захихикала, впрочем, от нее всего можно было ожидать. Жених, желая предупредить еще более неприличную выходку, укоризненно посмотрел на нее. Эмми Бук, явно оскорбленная появлением такой компании, отодвинулась в своем кресле до дверной ниши, где уже показался ее супруг; он улыбался ободряющей улыбкой, словно говорившей: теперь уже ничего не поделаешь.
Анклам поднесла к глазам лорнет, глядя на подходивших гостей с насмешливой благосклонностью. А Густа, ее величество хозяйка, наводя лорнет, вложила в этот жест весь свой гнев и презрительное недоумение, словно спрашивая, осмелятся ли гости не признать ее. Прямая и надменная, восседала она в своих кружевах, бантах и жемчугах; бюст и живот были стянуты корсетом, и от этого ее осанка казалась важной и внушительной, - правда, нос у нее был картошкой, как у Гербесдерфера.
- Сын мой, - повелительно вопросила она, - что это значит? - И, не дав Горсту возможности еще больше забыться, изрекла: - Твоя мать заслуживает большего уважения.
- Да еще при ее сединах, - добавила Гретхен вяло, не то от безразличия, не то из лукавства.
- Сын мой, Крафт, - сказала Густа и поманила его своими толстыми пальцами в перстнях, - далек от всего непристойного, я это знаю, - причем ее лорнет уничтожающе сверкнул в сторону Лени. Затем она подставила щеку своему любимцу. - Выпей молока, мой мальчик, ты утомлен. - И, повернув свое кресло, она дала понять, что неприятный инцидент лично для нее исчерпан и она возвращается в свое благопристойное окружение. Она попросту не заметила, что "эта особа" села, так как слуга по чьему-то знаку пододвинул ей стул. Лени бесцеремонно плюхнулась на этот стул, так что он даже затрещал под ней.
- Уж давно пора пить чай! - вырвалось у нее. Она повела вздернутым носиком, не без труда заложив ногу на ногу, ибо узкое платье стесняло ее движения.
Горст, которому уже нечего было терять, самолично поднес ей чашку чая. Он даже вздумал предложить ей папиросу. Но адвокат Бук остановил его:
- Всему есть предел. Во всяком случае, - обратился он к Бальриху, неподвижно стоявшему за спиной сестры, - доступа сюда вы уже добились.
- И вы думаете, никто возражать не будет? - спросила Лени, повернувшись к нему через плечо, на котором лежала белокурая прядь ее волос.
- Теперь мы займем оборонительную позицию, - заметил Бук.
- Бесполезно, - ответила Лени.
Но по другой лестнице уже поднимался кто-то и мелькнуло острие военной каски. Блистая пестротой мундира, появился генерал фон Попп и, под прикрытием его широких, подбитых ватой плеч, - сам глава семьи.
- Ого! - воскликнул Геслинг. - Да тут, кажется, маскарад?
- В этом ты, мой друг, - Густа величественно кивнула мужу, а затем генералу, - в этом вы, ваше превосходительство, разберетесь лучше, чем хозяйка дома, которая все еще придерживается старомодных привычек и старается содержать свой дом в чистоте.
- И марать чужие дома, - резко ответил Бальрих, уставившись на Горста.
Главный директор сделал вид, будто только сейчас узнал своего рабочего.
- Вот как! - воскликнул он надменно. - Так это он! - И, презрительно усмехаясь, обратился к генералу: - Он хочет, видите ли, изгнать меня отсюда. Понимаете, ваше превосходительство?.. Вон из Гаузенфельда, из виллы "Вершина"! А мне предоставляется право собирать тряпье.
- Забавный чудак, - ответил генерал сухо и отрывисто, словно щелкал орехи.
- Пока что он учится на мои деньги, - продолжал тем же презрительным тоном главный директор, - а потом отдаст меня под суд.
- Ну и понятия у этих людей, - заметила Густа. - А все от безбожия, добавила она и отвернулась.
Клоцше, жених Гретхен, в знак своего полного согласия с ней тоже повернулся к Бальриху спиной.
- Ну, ты, при таком животе, - вяло протянула Гретхен, рассматривая живот жениха, - ты-то уж, конечно, не вольнодумец ни в каком смысле. Клоцше мог только догадываться, на что она намекает.
Генерал, выпучив налитые кровью глаза, сначала окинул взглядом богатое семейство, затем посмотрел на пролетария и, наконец, безучастно спросил:
- Что он, собственно, воображает, этот чудак?
И, пожалуй, лишь только его племянница Анклам заявила, что она-то отлично понимает, в чем дело.
- Я не требую ничего незаконного, - решительно ответил Бальрих.
Но тут Геслинга прорвало.
- Нет! - заревел он. - Это восхитительно! Угрожать священной собственности! - От его величия не осталось и следа, глаза забегали, как бы ища свидетелей, и остановились на генерале. - Священной собственности, на которой зиждется все государство!
- В данном случае она присвоена незаконно, - возразил Бальрих.
- Презабавный чудак! А в армии он служил? - спросил генерал.
Геслинг был так взбешен, что даже позволил себе прервать высокого гостя.
- Меня не интересует причина, - заревел он в бешенстве, - по которой этот человек спятил!
- Еще бы, - заметила Лени своим чистым, звонким голоском, покачиваясь при этом на стуле.
- В сумасшедшем доме он уже побывал! - снова завопил Геслинг.
- А вы еще нет. Но ведь и ожидание этого события прекрасно, - четко проговорила Лени.
Горст и адвокат Бук настойчиво уговаривали ее быть сдержаннее. А с порога ей самозабвенно улыбался юный Ганс. Густа негодующе передергивала лопатками, между тем как Гретхен, забыв о своем Клоцше и его масленых глазах, словно зачарованная, смотрела на Лени.
Геслинг было снова завопил, но вдруг осекся и упавшим голосом проговорил:
- Меня не интересуют его тайны. Я выгоню его вон, и все!
