- Налей-ка мне можжевеловой настойки, иначе я окочурюсь!
И матери маленькой Лизель пришлось дать ему водки. Но когда Бальрих напустился на Геллерта, тот снова залез под свою клетчатую перину; только слезящиеся глазки поблескивали оттуда.
- Я же знаю, вы добрые люди, вы не бросите старого Геллерта, не уйдете отсюда. - И он посмотрел на них, жалостно мигая. - Ведь последний кусок делили, тут каждый посмотрел бы сквозь пальцы...
Бальрих плюнул в его сторону, и старик снова забился под перину.
- Мы съедем отсюда, и вместо твоего сарая я найду достойное человека жилье, - крикнул Бальрих.
Геллерт, подавленный, заскулил:
- Ну, еще бы! И работу найдешь для Малли и для Динкля и для себя уроки. Какое вам дело до старика? А кто помогал тебе все это время? Этот жалкий Бук, что ли?
Старик даже подмигнул ему. Бальрих бледный, дрожа от гнева, едва сдерживался.
- Сядь и успокойся, - сказал старик и выполз из постели, причем оказалось, что он даже не раздевался. Геллерт свесил длинные ноги, старческое личико в лиловых морщинах вдруг оживилось, и он заявил с хитринкой:
- На мой век еще найдутся добрые люди и кроме вас! Старине Геллерту стоит только подмахнуть свое имя, и у него будут деньжата до конца его дней.
Сжав кулаки, Бальрих уже ринулся вперед. Старик хотел было снова скользнуть под перину, но Бальрих схватил его за плечи и стал трясти.
- Ну, что ж, иди! Предай нас! Продай Геслингу наши права! Выдай их, твоих товарищей - рабочих, и проваливай с деньгами, которые добыты их потом и кровью!
- За собой лучше смотри! - задыхаясь, вопил Геллерт. - Если я богу душу отдам, вам-то какой прок?
Бальрих оттолкнул его, оба стали приводить себя в порядок. Старик, охая, продолжал:
- И Бук, и Клинкорум, и все эти господа только и жаждут насолить Геслингу. Не прикидывайся дурачком, - это они хотят, чтобы ты сделался адвокатом. Но если умрет старый Геллерт, а вместе с ним и его права, - на что вам тогда адвокат?
Бальрих сдался. Да, старик прав. Он впервые это признал. Раздавленный жестокой истиной, Бальрих попятился к двери, как вдруг она, словно под напором бури, широко распахнулась, на пороге показались Гербесдерфер и Польстер. Они явились сюда в надежде застать Бальриха врасплох; они уже слышали про семейный скандал у Динклей: дети разболтали о нем во дворе.
- А Динкль!.. - заскулила Малли в новом приступе отчаяния, - он убьет меня, если узнает!
Ей хотелось излить свое горе перед гостями и найти у них утешение, но Геллерт, почувствовав себя снова хозяином положения, выгнал ее из комнаты.
Не успев войти, Гербесдерфер спросил:
- Что же теперь будет?
Бальрих, засунув руки в карманы, прислонился к двери. Он устало спросил:
- С кем?
Гербесдерфер подскочил к нему:
- С нами! С нашими правами!
Бальрих исподлобья уставился на него. Польстер, стоявший перед ним, с обычным для него выражением собственного достоинства, степенно и твердо возразил:
- Какие там права! Люди это люди. Как постелешь, так и поспишь.
- Совершенно верно, - язвительно заметил Бальрих и при этом вспомнил о жене Польстера.
Но Гербесдерфер не отступал. Глаза его за круглыми очками все так же горели фанатизмом:
- Ты должен действовать! Все твои приверженцы отпали! Они уже не видят впереди ничего, кроме горя и нужды. Зачем же ты их растравил?
Бальрих язвительно заметил:
- А участие в прибылях?
- Вернейшее средство, - подхватил Польстер и повторил на память директорское объявление; затем принялся разъяснять его выгоды.
- Это все равно как если бы у каждого из нас было собственное маленькое предприятие, и притом мы бы не несли никакой ответственности за него.
- Все это иллюзии! - сказал Бальрих.
- Пусть... Если бы даже... ни один из нас не нес ответственности, начал Гербесдерфер, запинаясь от негодования, - но ты, Бальрих, ответишь! Что ж, так и будет дальше - этот обман и грязь вокруг нас? Нет, тогда... Он уставился на Бальриха и, снова запнувшись, с трудом докончил: - Тогда тебе остается только одно - поджечь фабрику.
Бальрих, словно оттолкнувшись от стены, сделал шаг вперед.
- Я не за это боролся, - угрожающе сказал он.
Гербесдерфер был изумлен:
- Не ради нас?
- Так слушайте же, - я свой путь знаю, а до ваших историй мне дела нет!
С этими словами он вышел.
- Предатель! - крикнул ему вслед Гербесдерфер.
- Разумный парень, - заметил Польстер.
Без шапки, в одной куртке шел Бальрих по улице, борясь с бурей.
- Меня им не провести! - воскликнул он вслух. - Стать поджигателем и попасть за них на каторгу? Им хотелось бы совсем убрать меня с дороги, вот что! Я мешаю их мещанскому покою; и они подсылают ко мне этого болвана Гербесдерфера. - Бальрих расхохотался. - Охотно верю, что и ваш товарищ Геслинг с радостью избавился бы от меня, но я еще выведу его на чистую воду.
Вдруг он на кого-то наткнулся. Оказалось - это старик Динкль. Полы его ветхого плаща развевал ветер. Держа жестяной котелок в окоченевших руках, он плелся в закусочную за милостыней. Ветром снесло его шляпу. Бальрих бросился за ней и поднял - старенькая, жалкая шляпенка, не лучше тех, что выкидывают на помойку, но почему-то тяжелая, странно тяжелая. Ах, вот почему! Пыль бесконечных дорог, смешанная с потом, - вот отчего она такая тяжелая.
Старик смиренно проговорил!
- Честь имею, сударь.
Тут Бальриху почему-то вспомнилось, что в детстве старик однажды отколотил его, и он сказал:
- Ваш сын велел передать вам эти деньги.
Он отдал старику все, что у него было при себе, и пошел дальше. Продолжая блуждать без цели, он думал: "Они слишком бедны, что можно с них спрашивать? Все мы так бедны, что не может быть и речи о каких-либо требованиях или правах".
Бальрих почувствовал, что и он такой же, как все. Ни его миссия, ни испытания, ни душевная борьба - ничто не изменило его. Всю жизнь ты в тисках нужды - вот твой удел, бедняк. Высокие порывы самопожертвования заказаны тебе, бедняку. Ты еще не успел восстать, а ружья уже ощетинились тебе навстречу, и выбора у тебя нет: так и так - смерть. Или же и впредь жить крохами с чужого стола. Их бросают тебе, а ты даже спросить не смеешь, кто и откуда. "Почему же Бук бросает их мне? Платит и Клинкоруму и Геллерту? Что это - эксперимент, фокус? А про себя, конечно, думает: какое еще там право? Какая победа? Какая борьба? Но это бесит кое-кого, - вот почему рабочий должен стать юристом. Тогда-де мы увидим, думает Бук, что останется у юриста от его идеалов!"
