- Хвастун! - пробормотал богач, однако шарахнулся в сторону, как от огня. - Но и вам, - пролепетал он, - придется кое-чем поплатиться.
- Я отомщу за сестру.
- Какая вам от этого польза?
Бальрих выпрямился:
- Вы не способны любить по-настоящему, и вам не понять меня.
Тут Бальрих заметил, что враг его, стоявший в тени забора, вдруг растерялся. Молодой Геслинг спросил невнятно:
- Но как это сделать?
- Ваше дело - достать денег.
- Вы видели, в каком состоянии я вернулся из города. Ростовщиков вряд ли удастся долго водить за нос.
- Это ваше дело, - повторил Бальрих. - Достаньте денег, уезжайте с Лени в Англию, женитесь на ней!
Сделав неопределенный жест, богач ответил:
- Попытаюсь.
- И не воображайте, что вам удастся улизнуть. Я отыщу вас в самых отдаленных уголках земного шара еще легче, чем здесь. Я сбросил с себя ярмо наемного раба, заметьте это себе. И для меня не существует больше никаких преград.
Горст пробормотал:
- Единственный выход - обокрасть кассу.
- И вы уедете лишь тогда, когда на нас не падет ни малейшего подозрения.
- На вас, - повторил Горст Геслинг как-то униженно. Но тут же гордо выпрямился. - А какую сумму требуете вы лично для себя?
- Нет, я не ударю вас. Своего зятя я не бью. - И Бальрих решительно пошел прочь.
Он только что хотел свернуть за угол, как чья-то огромная тень встала на его пути.
- Ну и ну! - воскликнул Клинкорум, ибо это был он. - Вымогатель, разбойник и вор! Ну и ну! И это наш пророк!
Бальрих с изумлением увидел, что учитель словно заплясал на месте. Казалось, перед ним качается башня... Но Клинкорум уже овладел собой; он опустил руку на плечо рабочего.
- Сын мой! - возгласил он.
Испуганный своим признанием, он умолк, прислушиваясь: но кругом стоял мрак и глубокая тишина.
- Сын духа моего! Ты унаследствовал от меня самое сокровенное, то, что я носил в тайниках души - ненависть к сильным мира сего и смертельную вражду против власть имущих! - И другой рукой он обнял Бальриха за плечи. - Сын мой! Во что превратил меня деспотизм! Я шут, я игрушка в руках богачей, я интеллигент! Сам разум лишь игрушка в их руках, они его использовали и надругались над ним! Отомсти за меня! Благодаря тебе я буду знать, что жил недаром!
Тут он совсем повис на шее у своего ученика и чмокнул Бальриха в щеку. Тот снисходительно принял этот поцелуй. Затем обратился к учителю:
- Допустим, я сделаю это, а вы потом отречетесь от меня?
- Никогда! Клянусь крыльями святого духа, никогда!
Клинкорум стоял, словно башня в ночи... Бальрих ощупью пробрался мимо него и кинулся к калитке. Не успел он достичь ее, как еще кто-то отделился от выступа стены. Это был Крафт Геслинг.
- Мне хочется сказать вам, что я глубоко порицаю брата. В нем нет ни чуткости, ни благородства. В вас я угадываю родственную душу.
Но так как Бальрих явно усомнился в этом, Крафт поспешно продолжал:
- Верьте мне. Никогда бы я не смог вести себя так неделикатно и обольстить вашу сестру.
Это бесспорно. В этом отношении ему можно было поверить.
- Что вам, собственно говоря, угодно?
- Помочь вам, мой дорогой.
"Богачи, видно, сумасшедшие, - подумал Бальрих. - Когда их берешь за глотку, они отдают не только деньги, но и сердце".
Крафт силился придать выразительность своему глухому голосу:
- Вы, наверно, предпочли бы достать денег, не взламывая кассы? Так вот, я знаю выход. Мой брат Горст зашел в безвыходный тупик, он окончательно продался бабам. А у меня есть сбережения.
- И вы хотите ему помочь, - уточнил Бальрих, - чтобы он мог действовать как порядочный человек?
- Это прекрасно, не правда ли? Я так люблю красоту душевную и... телесную... - При этом Крафт, слегка покачнувшись, обхватил Бальриха за плечи. Тот стряхнул его руку, но Крафт засюсюкал: - Разве я не могу надеяться на дружескую награду?
Он получил пощечину и стал тут же грозить своему "другу" донести на него, выступить свидетелем против него, стереть с лица земли. Выкрикивая угрозы, он убежал.
Крафт поспешил домой: среди ночного мрака он обдумывал свою месть. Смелость, которой недоставало старшему брату, Крафт почерпнул в своей неразделенной любви... Он сказался больным и лег спать без ужина. Долгие часы он терпеливо дожидался возвращения брата. Войдя в спальню, Горст сделал вид, что раздевается, то и дело поглядывая на спящего. Крафт мерно дышал, по временам вздыхая во сне. Тогда Горст перестал притворяться, снова надел пиджак и тоже стал ждать. Светила луна. Когда в окнах фасада погасли последние огни, он, надев мягкие домашние туфли, вышел из комнаты.
Как только брат начал спускаться по лестнице, Крафт неслышно вошел в спальню, откуда доносились стоны отца. Лампа горела на ночном столике, освещая сведенное гримасой лицо главного директора. Он невнятно бормотал что-то во сне. Слышались какие-то отдельные слова, цифры... Внезапная судорога пробежала по всему его грузному телу, скованному сном, Он вдруг приподнялся, опершись на, руки, белый как полотно, и уставился перед собой. Чья-то скрюченная черная тень, будто готовясь кинуться на него, притаилась в углу.
- Боже мой! - вскрикнул он и упал навзничь.
Крафт хрипло окликнул его:
- Папа!
Отец пристально взглянул на сына, увидел его черную шелковую пижаму, впалые глаза, тень под крючковатым носом. Разгневанный, не помня себя, он, наконец, потянулся к револьверу. Но Крафт, весь поглощенный тем, ради чего пришел, решил довести дело до конца.
- Пойдем, папа, - настойчиво позвал он отца и медленно поманил длинной, костлявой рукой. - Пойдем, папа, ты не поверишь глазам своим.
Главный директор, уже не расспрашивая ни о чем, встал с постели и последовал за сыном. Крафт, неразличимый в темноте, взял его за руку и повел вниз по лестнице. Раззолоченная галерея была залита лунным светом. Крафт упорно держался в тени. Так крались вдоль стен отец и сын, направляясь в обтянутый белым атласом зал в стиле барокко. Здесь, к своему ужасу, директор увидел свет: он падал из притворенной двери его кабинета. Геслинг словно к полу прирос. Но Крафт потащил его за собой. Один высокий, весь в черном, у другого тело словно выпирало из белой сорочки - так они предстали перед Горстом. А тот, оторопев, смотрел на вошедших. Он стоял наполовину скрытый выдвижной дверью, за которой находилась святая святых его отца - несгораемый шкаф. Он был раскрыт, а в руках у Горста дрожала пачка кредиток.
Увидев все это, главный директор преобразился. Решительно и уверенно он крикнул:
