— Совершенно правильно, — сказал Терра; сам он думал об одном: не потому ли этот цинически благожелательный человек его не отпускает, что его ждет дочь.
— Это совсем новые слои. У них еще нет нашего скептицизма. — Князь поморщился. — Они непреложно верят в свои деньги, меж тем как мы уже не абсолютно верим в свою власть. «Боже мой!» — мысленно стонал Терра, переминаясь с ноги на ногу.
— Для соревнования всех народов мира, — поучал государственный муж, — хозяйственная мощь имеет огромное значение, но в конечном итоге она вопроса не решает. Какие идеи проповедует промышленность? — спросил он. — Те, что исходят из пангерманского союза? — Углы рта опустились еще ниже.
— Разрешите напомнить вам, ваша светлость, что время вашей светлости… — не выдержал Терра.
Снова жест, и Ланна продолжал:
— Я осуждаю этих людей за то, что они тратят столько денег, добиваясь большинства голосов в пользу флота. Я не люблю оплаченного национального чувства. Что же получается? Мы хлопочем о флоте для своего престижа, а они строят его в своих интересах.
— Хорошо сформулировано. — Тут Терра прислушался.
— Они раздражают Англию не только открытой агитацией, они вооружают против нас английскую промышленность, сбивая цены у нее на родине, — продолжал Ланна, подогретый поощрением. — Здесь же, для немецких сограждан, их продукция дороже английской. Хороша мораль! Допустите этих людей к власти, и мир прямо содрогнется. Ненасытное чрево! О нас еще вспомнят и пожалеют. Промышленный абсолютизм, именуемый демократией, — это непрерывная война. — Он видел, что нетерпение его слушателя почти сломлено, и улыбался всеми своими ямочками. — Но я совсем забыл, с кем говорю. Вы представитель господина Кнака. Вы, несомненно, желаете вынудить меня, чтобы я разорвался в Марокко шрапнелью.
— Совершенно верно, — сказал Терра, — поскольку я представитель Кнака. — На мгновенье он заколебался: договаривать ли все до конца? Ланна мог завтра же заключить союз с Кнаком, зная его, он считал это возможным. Опасно хорошо ознакомить двух противников друг с другом. «Мне открыться этому коварному отцу, — а Алиса ждет?» Но он заговорил: — И должен сознаться, представительствую не без усердия. — Громко и отчетливо: — Я заведую у него отделом шпионажа и подкупа. — Он не заметил, как Ланна передернуло. — На редкость увлекательная деятельность. Заглядываешь, можно сказать, в самое нутро мира. Я распределяю взятки между членами военных приемочных комиссий.
— Иностранных, — строго добавил Ланна.
Терра подхватил:
— Иностранных. Конечно, иностранных. Само собой разумеется, что иностранных. Разве я не сказал? В самой Германии подкуп обходится пока что так дешево, что я им не ведаю. Впрочем, вашей светлости небезызвестно обычно практикуемое вовлечение государственных чиновников в частную промышленность. Я полагаю, вы, ваша светлость, достаточно проницательны, чтобы считать это не чем иным, как благодарностью за оказанные услуги.
Взгляд рейхсканцлера затуманился.
Ведь это же неизбежные уступки постепенно меняющемуся порядку вещей! Но и рабочие приобретают реальное влияние, — сказал он, пожимая плечами.
— И даже в международном масштабе, прекрасными речами на конгрессах, — подхватил Терра. — Что можно возразить, если и тяжелая индустрия по-своему стремится к международной солидарности? Через посредство военной промышленности наших союзников фирма Кнак косвенным путем заинтересована и в неприятельской военной промышленности, — произнес он громко и отчетливо.
Наступила пауза. У рейхсканцлера руки свесились с поручней кресла. Один глаз стал меньше другого, как от внезапной невралгической боли; в остальном выражение лица не изменилось. Терра повторил отчетливо:
— Мы заинтересованы в фирме Пютуа-Лалуш. А в наших заграничных предприятиях опять-таки заинтересована фирма Пютуа-Лалуш.
— Это невозможно, — сказал рейхсканцлер и встал с места. — Что же тогда называется войной? — Шагая по комнате, он делал открытия. — Значит, война заключается в том, что эта шайка сообща загребает барыши при любом исходе. У них взаимная перестраховка. Оба народа могут погибнуть, но обе фирмы будут процветать. — Он повернул к Терра покрытое потом лицо. — Как вы это обнаружили?
— Я обнаружил еще кое-что другое, о чем пока умалчиваю даже и перед вашей светлостью. Но как молчать о фактах, которые известны всей бирже и неизвестны только правительству!
Ланна скорбно, а потому неприятным голосом:
— Что можно предпринять против этого?
Терра сел, в то время как рейхсканцлер стоял. Он сел, потому что настал великий миг: сейчас обсуждался вопрос огромной важности. Обсуждения же обычно происходят в креслах. Ланна в своей тяжкой скорби даже не удивился.
— Введите угольную монополию! — потребовал Терра спокойно и невозмутимо. — Государственную монополию на добычу руды и угля. Вот вам и контроль над промышленностью! — Он казался теперь внушительнее испуганного Ланна, преимущество было на его стороне. — Вы должны либо отнять у промышленности ее силу, а сила ее — это уголь и руда, либо сложить оружие. Государство, не имеющее сегодня в своих руках угля, не имеет и власти. Хозяйственной мощью обладает тот, в чьих руках уголь. Войну решает тот, в чьих руках уголь. Ваше государство, князь Ланна, существует милостями угольных магнатов — и даже, пожалуй, весь ваш класс. — Он проницательно взглянул на Ланна, но тот, казалось, не был тронут перспективой падения своего класса. — Вы государственный деятель, — продолжал Терра уже с горячностью, — вы печетесь о благе своего народа. Так уберите тех, кто печется только о собственном благе. Сделайте это, пока еще есть время, — у вас его осталось немного. Объявите угольную монополию!
Ланна пошевельнулся, он отяжелел от неподвижности и молчания.
— Теперь я снова узнаю ваш прежний голос, — произнес он. — Голос тех времен, когда вы, милый друг, впервые потребовали от меня отмены смертной казни. — С этими словами он опустился в кресло. — У вас много идей, — пробормотал он и сделал попытку взять перевес: — Это уже ваша вторая идея. И ей вы тоже собираетесь посвятить десятилетие?
— Такого срока у нас нет, — сказал Терра.
В ответ на его тон Ланна умолк и закрыл глаза.
— На сей раз это Колумбово яйцо, — начал он, овладев собой. — Угольная монополия! Само собой разумеется, ее надо осуществить со временем.
— Ее надо осуществить немедленно, иначе это отодвинется на целую вечность.
— Конечно, милый друг, — примирительно поддакнул Ланна. — Наш разговор зашел дальше, чем можно было предвидеть. Но, принимая во внимание нашу долголетнюю дружбу, меня вы могли без всякой боязни посвятить в свои идеи, — с дружелюбной насмешкой над тем, кто себя выдал ему. — Ну, рассудим здраво! — заговорил он серьезно и вдумчиво. — Недра, богатства недр. По глубоко укоренившемуся в народе взгляду, они испокон века считаются всеобщим достоянием… Правда, это должно было бы относиться не только к недрам, но и к самой земле, к лугам и пашням, — сказал он, нахмурив брови. — Но тогда землевладельцы упрекнули бы нас в социализме.