Директор, громко и уверенно:
— Значит, он придет сейчас. Именно сегодня должно закончиться одно грандиозное дело.
Терра взволнованно, голосом Зейферта:
— Господин директор, господин Морхен пришел. Одну минуту! — Затем, предпослав утробный смешок, сказал, подражая голосу Морхена: — Господин директор, не повезло.
— Все потеряно?
— Не волнуйтесь, господин директор. Для себя я выиграл.
— Негодяй, ты меня ограбил!
— Это вы говорите мне? — прозвучал обиженный голос Морхена. — Вот вы какой, господин директор! Семьдесят тысяч вы прощаете, а мои пятьсот марок разорили вас. Я ухожу в частную жизнь. Всего хорошего, господин директор.
И Терра больше не отвечал ни слова, сколько ни звал директор своего Морхена.
— Что вам угодно, господин директор? — спросил он, наконец, собственным голосом.
— Я разгадал вас, — ответил сейчас же директор. — Вы пролезли ко мне, чтобы шпионить. Я тоже велел следить за вами. Где Морхен?
— У него есть основания больше не показываться, — пояснил Терра и прибавил, что жалеть о Морхене не стоит. Отныне «Главное агентство по устройству жизни» может работать на здоровой основе. Но директор не поддавался уговорам.
— Вы отказываетесь вернуть мне Морхена? — упорно твердил он. — Без Морхена ничего не выйдет. Вы отказываетесь… — Голос смолк. Затем вдруг — сухой треск. Терра отпрянул и огляделся.
Положение было критическое. Загородка, защищающая кассу, лежала сломанная на полу, и в нарастающем шуме преобладал крик: «Полицию!» Терра, которого окружила толпа, требуя сведений, пытался все свалить на плутовство одного из служащих; самому предприятию, по его словам, не угрожало никакой опасности. При этом он с дрожью в сердце оглядывался, ища лазейки. Что там случилось с директором?..
«Народ» вывел его из тяжелого положения, — он так вопил, что привлек к себе общее внимание.
— Проклятая еврейская шайка! — кричал он. — Довольно уж народ терпел от вас!
Все поддержали его: вкладчики, спекулянты, актеры, зрители и заблудившиеся мечтатели.
Глубоко потрясенному поэту Гуммелю пришлось усомниться в мировом перевороте из-за отказа «Главного агентства по устройству жизни» от платежей. Только Элиас являл собой оазис беспечности.
— Чего надрывается этот парень? — спрашивал он, показывая большим пальцем через плечо на шумевший «народ». — Вольно ж ему было всему верить!
Терра энергично протиснулся в комнату. Он и сам верил в директора, верил настолько, что не принял никаких мер предосторожности и таким образом ускорил катастрофу!.. В темную каморку вторглись беснующиеся дикари, а между тем дядюшка Ланге, глухим воем выражавший скорбь о потере столь тяжко заработанных грошей своей дочери Альмы, орудовал топором. Рама обитой войлоком двери затрещала, наконец дверь поддалась и толпа ввалилась в комнату. Но взятая с бою тайна оказалась иной, чем все ожидали. При виде комнаты с бутафорией вместо книг, с люком, с пустыми стенами вместо несгораемых касс, наполненных награбленным добром, многим стало смешно. Но, заглянув за один из бутафорских книжных шкафов, люди перестали смеяться. Безмолвно толпились они, обмениваясь вполголоса краткими соображениями, а затем дружно удалились.
Терра закрыл дверь и для безопасности припер ее самыми тяжелыми креслами. Только тогда он прошел за створку. Директор сидел в кресле у письменного стола, навалившись на один из локотников. Правая рука с револьвером свешивалась вниз; казалось, что она хочет потихоньку засунуть оружие под ковер. Голова склонилась набок и упиралась подбородком в плечо; таким образом, некогда пламенный, а теперь стеклянный взгляд директора приходился, как обычно, на уровне рук посетителей. Казалось, ему по-прежнему важнее всего, что они принесли.
— Несчастный шарлатан, — заговорил Терра, — больше ждать нечего. Все это было лишь плодом твоего шарлатанства, плодом нашего общего шарлатанства. Чем сильнее я и мне подобные верили в существующий социальный строй, тем несокрушимее казался и ты. Временами чувствовалось, что в делах не все ладно, но никто не задавался вопросом, совместимы ли миражи с делами. Ты жертва всеобщей потребности в несбыточном. Те, кто ее удовлетворяет, гибнут, не дождавшись признательности. Мир праху твоему! — заключил он, услышав шаги.
Из люка появилась княгиня Лили.
— Я не любопытна, — заявила она, когда Терра хотел провести ее за бутафорскую стену. — Кроме того, я боюсь новых разочарований.
— Он совсем не страшен.
— У него было все, чего я тщетно искала в мужчинах.
— Неправда, — сказал Терра в приливе ревности. — У него не было будущности.
— Смерть — единственное, чего нельзя простить. — С этими словами она повернулась к выходу. У самой лестницы она, однако, остановилась и схватилась за перила, у нее дрожали колени. — И я собиралась за него замуж. — Она содрогнулась. — А как раз теперь мне было бы особенно некстати попасть впросак.
— Мое восхищение растет с часу на час, — как я понимаю, вы у нового поворота жизненного пути.
Она вдруг протянула ему руку.
— Я должна быть благодарна вам, Клаудиус.
— А я несказанно поражен, что вы еще помните мое имя, — произнес он смиренно.
— Мне сообщили, какую деятельность вы развили сегодня, чтобы вызвать здесь взрыв.
— В этом вы мне ни на йоту не уступали, ваша светлость. Вы пожертвовали даже своими жемчугами.
— Деньги не имеют значения там, где речь идет о более важном, — ответила она горделиво. И торжественно, почти с нежностью: — Вы, милый друг, уберегли меня от такого скандала, который никак не может быть на пользу женщине. Этого я не забуду никогда. Рассчитывайте на меня. Я приду вам на помощь при любых обстоятельствах. Клянусь в этом памятью покойного, — закончила она и стала спускаться впереди Терра по ступенькам.
— Ваша квартира носит отпечаток изысканного вкуса, — констатировал он внизу.
Она поджала губы.
— Он вас уже не слышит. К счастью, все записано на мое имя и полностью оплачено.
В одной из комнат, весело взвизгивая, без устали бегал из угла в угол ребенок, совсем еще крошка. Няня исчезла при их появлении.
— Мама! — радостно крикнул малыш, бросил куклу, которую таскал за собой, и повис на матери.
— Он умеет радоваться, — заметил Терра. — И у меня, говорят, была сильно развита эта способность.
— Он все еще неразрывно связан со мной, — сказала мать. — Когда я волнуюсь, его невозможно унять.
— До сих пор? А сколько ему лет?
— Ему два года и три месяца, мой друг, — ответила она и посмотрела на него. Взгляд Терра, выдержавший ее взгляд, дрогнул, он сам не знал, больно ли, или сладостно. Он засмеялся.
— И три года прошло со времени нашего близкого знакомства. Вы строго выдержали законный срок, Лили.
