— Сколько у нас общего, Эрвин! В нас сидит одинаковое беспокойство, — но ты плывешь по течению, а я пробиваюсь.
— Маленькая Алиса, кто тебя так мучает, что ты плачешь?
— Никто. Не выходи из себя, тебе никому не надо мстить за сестру. В отдельности — никому. Виновата жизнь, какой я ее вижу, — обычно ее стоит лишь презирать, а нынче вечером, в виде исключения, стоит и поплакать над ней.
Пауза. Трепетно-нежный голос брата:
— Ко всему, ты вряд ли будешь способна влюбиться в подходящую партию.
— И у тебя иногда открываются глаза? Когда темно и никого нет?
— Алиса, послушай! Графиня Альтгот предостерегала меня от господина Терра. Говорят, господин Терра не таков, каким кажется. Он, говорят, интриган.
— Если бы это было так просто… — успел расслышать Терра и захлопнул окно: позади него раскрылась дверь.
— Ах, вы тут? Я так и думала, — сказала графиня Альтгот. Пауза. Лорнет. — Вы бесшумно проникаете в дом, вас неожиданно встречаешь в темной комнате.
— Ваши успехи, графиня, всегда сопровождались целым оркестром.
— У каждого свой метод.
— А самый удобный — это случай.
— Будто вы попали сюда лишь благодаря случаю? Поздравляю вас. Даже в театре я не встречала такой напористости.
— Графиня, вы переоцениваете меня. Такая внезапная атака! Точно моя скромная персона находится здесь на равной ноге с вами. — После чего Альтгот отвернулась, выкрутила фитиль в лампе и заговорила совсем другим тоном:
— Вы правы. Я здесь дольше, чем вы, я могу дать вам совет. Графиня Алиса не такова, какой кажется.
— Ах, и она тоже? Как я, значит.
— Вам она, конечно, хочет казаться лишенной всяких предрассудков.
— Мне она кажется прямодушной, умной, вполне уверенной в себе…
— Этого я не отрицаю, — торопливо перебила Альтгот. — Но едва свет даст ей понять, что этого недостаточно, как она сейчас же поставит вам в вину малейшее словечко, сказанное тайком, хотя раньше позволяла себе флиртовать с вами у всех на виду. А тогда ваши дни здесь сочтены.
Он видел, что необходимо на что-то решиться.
— Могу вам дать торжественную клятву, что за все наше знакомство я ни минуты не считал графиню Ланна не кем иным, как только графиней Лаяна. — И с пламенной мукой в глазах: — Ее не озаряют чары шестисот или восьмисот вагнеровских представлений, и она не воплощала в себе героинь-кровосмесительниц, которые вызвали бы вновь сердечный трепет, некогда охвативший юношу с хризантемами перед вашей уборной, графиня… — Раньше вы говорили: с орхидеями, — поправила она как будто рассеянно. Он понял: решение было принято верно. Веки увядающей красавицы отяжелели, угловатое, костлявое тело размякло; он протянул руки, на случай если бы она упала. Но она уже овладела собой. — Я говорю с вами как друг, старший друг. В нашем положении, здесь, пожалуй, есть что-то общее. Титул слабо оправдывает в этих кругах мое прошлое.
— Ваше великое прошлое.
— Так же, как и вам, мне надо оправдать свое вторжение, держа себя как можно скромнее. — Он еще дальше вытянул руки. — Я во многом себе отказываю, — призналась она, оседая. Но он поспешил водворить ее в кресло, отодвинув его от света. Лишь на волосах у нее остался красноватый отблеск. — Сколько деликатности! — сказала она с восхищением.
Он уселся у самых ее колен.
— Глупы мы были бы, если бы вздумали стесняться, — заявил он прямо и бесцеремонно.
Тут она испугалась, в лицемерном порыве у нее вырвалось признание:
— Меня убедили, что я сделаю доброе дело, если спасу Алису от искушения.
— А! Вы приняли на себя этот крест. А кто убедил вас поступить так? — Он подумал: «Тот же, кто научил вас предостеречь Эрвина от меня, как от интригана».
— Я сразу увидела, что мы с вами пара, — сказала она, снова пугаясь.
— Это по всему ясно, — подтвердил он и передвинул руки со своих колен на ее.
— Нам не в чем упрекать друг друга и давать отчет тому, кто ничего не замечает.
Совсем близко послышался повелительный голос Ланна. Альтгот торопливо поднялась.
— Уйдите отсюда! Ступайте через коридор в соседнюю комнату!
Он послушался и застал всех домашних уже за столом. Ланна, его дети, Мангольф и Толлебен негромко беседовали между собой. Мангольф недоверчиво оглядел входившего, но Ланна протянул ему обе руки и шумно перевел дыхание, словно у него давило под ложечкой. Прием, оказанный молодой графиней, был задумчив, серьезен, еще овеян той глубокой тоской, что из темноты ночи дуновением коснулась его заблудшей души. «Где я был после этого? Что сейчас произошло?» Он опустил перед ней взор. Но тотчас почувствовал, что согласится решительно на все, только бы жить под взглядом этих глаз.
Молодой Эрвин к обычной рассеянной улыбке добавил сознательное и многозначащее рукопожатие. «Мы друг друга поняли, — говорило пожатие. — Перед высоким мнением о вас моей сестры бессильны всякие наветы». Но Толлебен едва наклонил голову, когда Терра здоровался с ним. Тем более изысканными фразами поздравил его Терра с предстоящей женитьбой. Напыщенный юнкер только скалил, но не разжал зубы. Ввиду наступившего молчания, Ланна пояснил:
— Они обручились здесь под рождественской елкой, мы не успели этому помешать.
Но и это не встретило отклика. К счастью, появилась Альтгот. Ее тщетно искали у нее в комнате.
— Я писала письмо рядом. Вас не было слышно.
Взгляд, которым она обменялась с Мангольфом, не оставил у Терра никаких сомнений.
Нахмуренное чело статс-секретаря, молчание, которое он распространял вокруг, нарочитость, с которой он смотрел мимо Толлебена, — все свидетельствовало, что ему что-то не по нутру. Быть может, предстоящая свадьба? Союз его сотрудника с Кнаком, усиливающий их позицию против него? Возможно, он чувствовал тут угрозу своей независимости, своей будущности. Ланна умел быть приятным императору, в то же время укрощая его, умел самым деликатным образом надевать на рейхстаг намордник. До последнего времени он был в ладах и с военной партией, она считала его своим человеком. Сейчас впервые перед удачником возникла нешуточная опасность. Но в тот же миг ему посчастливилось напасть на молодого человека, который, по всем данным, никогда бы не получил доступ в их круг, и именно он-то, будучи случайно на ножах с Толлебеном, мог предотвратить опасность. Терра понимал: «Я собираюсь погубить Толлебена по родственным соображениям, — но стал ли бы я так решительно действовать против него, если бы не поймал его на интригах и против его начальника? — Он продолжал допытываться у самого себя: — А ради чего я забочусь об этом благодушном эгоисте? Он — ее отец».
Ему стало не по себе. Он был здесь, завязывал отношения и совершал необдуманные поступки только потому, что последовал за ней. Она заговорила с ним; он отвечал спокойно, и под спокойный разговор сердца их забились в унисон. Он обращался не иначе как влево, к Альтгот, и при этом впитывал в себя окружающую обстановку, большую и низкую комнату старинной усадьбы, где в самом уютном углу круглый стол был озарен пламенем восковых свечей. Лампа под надвинутым абажуром освещала вдали неуклюжую консоль упадочно-ампирного стиля. В промежутке лишь бронзовые украшения на разбросанной по комнате мебели мерцали из полутьмы.
