Одно из самых ранних воспоминаний Джинни и Лиз о Хелен: она танцует вместе с ними в своей мастерской, или одна в гостиной перед проигрывателем после ужина, и к ней прибегают девочки, привлеченные смехом и музыкой. А вот их отец так никогда не делал
[634]. После той поездки к отцу дети вернулись домой в некотором замешательстве. Настороженность совсем не прошла, но испуг стал заметно меньше
[635].
Хелен же просто влюбилась в девочек. Два года спустя Джинни и Лиз переехали жить к ним с Бобом, и она всерьез обсуждала их удочерение
[636]. Она не родила своих детей, но у нее были две маленькие дочки.
Хелен и Боб не могли работать в доме и поэтому сняли мастерскую неподалеку, между 94-м и 95-м домами на Третьей авеню
[637]. Однако первые два месяца после возвращения из Европы у Хелен вообще не получалось писать. Слишком уж много изменений произошло в ее жизни, чтобы просто закрыть за собой дверь и сосредоточиться на работе так сильно, как это необходимо для серьезной живописи
[638]. Кроме того, ее очень тревожило одно принятое решение: после семи лет сотрудничества с галереей «Тибор де Надь» она намеревалась с ней расстаться
[639].
С первых дней открытия галереи Джоном Майерсом все художники на него ворчали. Но это вообще характерно для подобного бизнеса (арт-дилер, каким бы предприимчивым и щедрым он ни был, никогда не может сделать достаточно, чтобы удовлетворить своих художников), и никто не воспринимал этого слишком серьезно. Однако к концу 1950-х Майерс, по их мнению, дал весьма серьезную реальную причину для претензий — художники почувствовали, что он отвлекается от главного дела.
Пока Хелен находилась в Европе, Джон отправился в Венецию на биеннале и слал оттуда письма, в которых пространно размышлял о роли художественной галереи на современном арт-рынке, о своем будущем в ней и, конечно же, много сплетничал о многочисленных знаменитостях, с которыми обедал, пил и танцевал в Европе. Он написал Хелен:
Венеция, моя дорогая, это Провинстаун в Европе — тут кого только не встретишь. Единственное отличие состоит в его интернациональности и в том, что тут много принцесс, которые плавают повсюду со своими необыкновенными прическами и с черными кругами вокруг глаз… Кроме того, в Провинстауне нет бара Гарри
[640].
Некоторым художникам, постоянно сотрудничавшим с Майерсом, в том числе Грейс и Хелен, стало казаться, что он перестал отдаваться своей работе всем сердцем. Это не соответствовало истине. Но ему действительно не хватало внимания к радикальным изменениям, произошедшим за последнее время в мире искусства.
Джон Майерс всегда был в душе художником. Он никогда не занимался своим делом только ради денег, и то, что бизнесмены от искусства умаляли это самое искусство, рассматривая живопись и скульптуру исключительно как товар, вызывало у него отвращение. Представителей истеблишмента мира искусства, с которыми Джон столкнулся на биеннале, он называл не иначе как «свиньями» и рассказывал Ларри:
Когда я смотрю такую большую выставку, как в палаццо Грасси, я чувствую, как у меня из-под ног уходит земля. И недоумеваю, какого черта я там делаю. Вся эта хрень, все названо такими глубокими и умными именами; на открытии все эти деляги, спекулянты, безумные рекламщики, художественные шлюхи, зеваки и любители поторговать лицом… Все торгуются и зарабатывают.
Это просто кошмар какой-то. И тут я, который довольно противоречиво, но по-настоящему любит свою галерею и работы, которые в ней выставляются. Я не могу назвать ни одной достойной философской причины для объяснения этой ситуации
[641].
Художники, которых он с самого начала выставлял в своей галерее, считали, что в современных обстоятельствах пуристского подхода Джона недостаточно. Все они приближались к среднему возрасту. Они переросли желание — а в большинстве случаев и способность — жить без отопления на отвратительных чердаках ради того, чтобы оставаться частью блаженной романтической традиции. Им нужно было больше. Многие галереи начали предоставлять своим художникам между выставками гранты и стипендии. И оказывали помощь в обрамлении и упаковке работ. И финансировали открытие выставок. Джон ничего этого не делал
[642].
Хелен уже давно считала, что Майерс не уделяет ей должного внимания. Да, он вечно нянчился с ней (Джон писал, что когда видит Хелен «грустной или страдающей», ему хочется «покачать ее в прекрасной колыбели любви»)
[643], часто проводил с ней и ее родственниками отпуск
[644], выступал в качестве «жилетки» во времена драм
[645], но, по ее мнению, он недостаточно делал для продвижения ее работ
[646]. Грейс и Ларри имели больший коммерческий успех, чем Хелен, и она была убеждена: это объясняется ее сложными личными отношениями с Джоном, развившимися за время, пока она склочничала с Клемом.
Хелен выставлялась в галерее Джона каждый год, ее работы включались в десятки коллективных выставок (той осенью они будут представлены в экспозициях музея Уитни и Института Карнеги и в художественной галерее Олбрайт-Нокс в Буффало), но в музейных или частных коллекциях ее работ было совсем немного
[647].
