Алексей Певчев: Высоцкий — выдающийся поэт. И тут совсем неважно, насколько фонетически, с точки зрения высоколобых литературоведов «грамотно сформулированы» его строки и насколько филигранно он владел какими-то формальными поэтическими приемами. В поэзии Высоцкого, как мне кажется, важны, не стилистические нюансы, а ее буквально космическая проникаемость в сердца людей. Причем, самых разных: от дальнобойщиков до министров.
Григорий Потоцкий: Я не перестану считать, что Высоцкий — это лучший поэт всего ХХ века, хотя мне иногда чуть ли не с пеной у рта доказывают, что он просто песенник, даже и не поэт вовсе! Я считаю, что он — уникальный народный поэт, что реально только он и останется, вполне возможно, в веках: как это не было бы обидно для большинства суперизвестных поэтов!
Николай Бурляев: Существовал, конечно, и некий снобизм интеллигенции. Многие знали отдельные песни Высоцкого, но к самому их автору относились снисходительно. Мол, какой он поэт? Он же ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Есенин! Каюсь, поначалу, когда я знал только «озорные» песни Высоцкого, я и сам так думал. Теперь же, у меня сформировалось более ясное ощущение духа Владимира Высоцкого, и его значения для всех для нас. Я уверен, что Высоцкий — не только ярчайшая личность ХХ века, но и один из лучших поэтов России, многие строчки которого уже стали крылатыми фразами! Его поэзия — живет и будет жить в России!
Вячеслав Огрызко: Творчество Высоцкого — важная часть русской культуры. Мне кажется, давно уже пора положить конец спорам: поэт ли Высоцкий, или просто самодеятельный автор. Безусловно, Высоцкий — очень серьезный поэт! А почему это не прозвучало в 70-е годы — это уже отдельный вопрос. Можно допустить, что не все это поняли в начале, в середине 60-х годов. Даже, пускай, в конце 60-х могли идти еще какие-то споры: что это, песенные тексты или поэтические произведения? Но в семидесятые годы любой человек — хоть мало-мальски разбирающийся в искусстве, понимающий ценность слова — должен был видеть и осознавать поэтический дар Высоцкого!
Михаил Ходанов: Высоцкий был настоящим поэтом, одним из самых великих в России. Наверное, он был самый значимый человек XX столетия. Можно с этим полемизировать, а можно — нет. Вот смотрите: Пушкин, Есенин, Высоцкий — три звена одной цепи.
Лариса Лужина: Только сейчас, когда Володи уже почти без малого сорок лет нет с нами — начинают говорить о том, что он настоящий, величайший поэт! Уже его сравнивают и с Пушкиным, и с Есениным! Жаль, что он не услышал хотя бы толики этих пышных сравнений при жизни!
Александр Цуркан: Не могу понять тех, кто говорит, что Высоцкий — не поэт. Думаю, что так могут говорить только завистники! Никто ведь не написал лучше Высоцкого о любви! Даже если у Пушкина, у Тютчева и у других поискать. Посмотрите «Балладу о любви»: там сливаются пространство, время, перекрестки мироздания, эти макро и микромир — так может мыслить только масштабная личность! Это же просто Вселенная!
Чтобы не заподозрили в предвзятости, нужно, думаю, привести и мнения оппонентов столь единодушного лагеря почитателей поэзии Высоцкого. Про рифмы и прочие мелкие огрехи — не буду. (Помня восклицание Дмитрия Дарина о том, что часто Высоцкому пеняют на несовершенство поэтического стиля: отдельные рифмы выдергивают слабые!.. И что, по его мнению, это непорядочно).
Начну с главных претензий… Боже, прямо какое-то «дежавю»! Опять про «невзыскательность публики», про «потрафить низменным вкусам». Что, в конечном итоге, опять сводится к уже обозначенному выше «поэту толпы». Увы, как-то других претензий к поэтическому дару Высоцкого никто из коллег по поэтическому цеху так и не выразил!
Валерий Хатюшин: Потребности публики, в массе своей — мелки и примитивны. Ей подавай что-нибудь незатейливое, лучше острое и с грубым юмором — и поголовный успех обеспечен. И что? Получается, что автор ревущего из всех окон шлягера — и есть настоящий поэт? Высоцкий писал для чрезмерно широкой, слишком неразборчивой публики, и потому был любим в столь громадной массе. Конъюнктура бывает всякая: официозная и мещанская. Последняя отвечает мелким сиюминутным запросам и вкусам обывателей, часто подпорченным. Так вот песни Высоцкого и есть самая настоящая мещанская конъюнктура. Он знал, на кого и для кого работал, чувствовал потребности своей аудитории. Служил ей верой и правдой, а за свою популярность регулярно оплачивал все новыми и новыми вульгарно-ерническими безделками, не имеющими к поэзии никакого отношения!
Сергей Соколкин: Народу, чем проще — тем лучше! «Распоряжусь своей субботою…» Народу понятно: нет красивостей, все просто. Отчасти, извините, это рассчитано на совсем невзыскательный поэтический вкус. Выражается интерес именно такого человека. Возможно, академик какой-то плевался или воспринимал с юмором, а сантехник — тот с очень большим энтузиазмом воспринимал: потому что «как про себя». Высоцкий осознанно выбрал стезю именно песенную, а не поэтическую. Поэт — это тот человек, который открывает миру нечто неведомое; приходит в мир, чтобы сказать не сказанное ранее Слово. Высоцкий — не произносил «новое слово»: он просто отображал настроение окружающих его людей. Чаще всего — это даже не его поэтическое слово: подслушанное, подсмотренное, подхваченное и так далее. В этом и его заслуга, и его беда.
Константин Кедров: Тогда время такое было, что многие актеры ринулись графоманить. Например, у коллеги Высоцкого по театру, Леонида Филатова — идет уже полная графомания, стопудовая. Но она опять же популярна, потому что совпадает с невзыскательными вкусами среднего слоя. Конечно, человеку, который читает Мандельштама, Пастернака — это все смешно читать! А инженерно-технические работники, «итеэры», съедают все, за милую душу. Они стали думать, что это и есть настоящая поэзия. Куда ни придешь, хвастаются: а у меня, вот, все записано Высоцкого! У него есть, конечно, какие-то удачные высказывания, но, конечно, назвать этой поэзией я не могу. В ней есть то, что в сегодняшнем сленге — словесный поток. Очень много слов, но они — не всегда оправданы!
Даже и не знаю, как можно найти консенсус между поэтами и «не поэтами». Слишком разное, видимо, у них понимание поэзии, как явления.
В результате — если следовать сказанному! — приходится признать, что существует на свете некая поэзия «для души», которую можно воспринимать сердцем, интуитивно или еще каким-то иррациональным способом. И искренне восхищаться красотой строк.
А есть другая поэзия — та, что являет себя исключительно «по гамбургскому счету»! Как особая искусная пиитика, недоступная профанам. Как некое проявление внеземных, надбытийных «поэтических эмпиреев».
…Это если я правильно понял. Пусть читатель меня поправит, если что.
А в результате — две непримиримые точки зрения. Одна — восторженная.
