Это тоже добавляло «настороженного» отношения к Высоцкому в театре. А при этом любой «ведущий актер» по штатному расписанию отлично понимал — кто в действительности тут «ведущий»! И как это переварить, если не на него «идет народ», а именно на Высоцкого?
Сергей Жильцов: Высоцкий рассказывал историю из жизни труппы: «Мы сидим, мол, смотрим, показывают любительские ролики, что сняли на пятнадцатилетие театра — все смеются, живо комментируют. А как только меня стали показывать — все напряженно молчали». Считаю этот эпизод очень показательным!
И не только в этом случае Высоцкий снисходительно отзывался о реакции коллег на собственную персону. В своей обычной манере — философски, без раздражения, с грустным юмором…
Ирэна Высоцкая: В 1972 году мои папа с мамой поехали в Ленинград, там у них намечалась встреча ветеранов. Когда собрались обратно, то уже на Московском вокзале выяснилось такое совпадение — труппа Театра на Таганке как раз с гастролей возвращалась, в том же самом поезде. У родителей билеты в «СВ» были: так вот, Володя к ним в купе из своего вагона зашел — так и проговорили они всю ночь! А я тогда училась на втором курсе, мне было безумно интересно все, что связано с моим двоюродным братом: мне Володя всегда очень дорог был и близок. Так вот, папа по моей настойчивой просьбе потом многое порассказал о том разговоре. Например, про Евтушенко Володя тогда сказал, что тот «большой мастер приспосабливаться». А когда зашла речь о Золотухине, то отозвался с иронией: «Ну, Валера у нас вообще на все руки мастер: и поет, и играет. И где только он не пролезет!». Но без злости было сказано, по-доброму: «Ну, Валера — он такой…»
Впрочем, рыцарское отношение Высоцкого к глухому недовольству коллег по театру вряд ли было оценено по достоинству. Тут же актерские амбиции гудят — чего уж сделаешь! При этом творческая ревность — если нужно! — вполне себе уживалась с творческими амбициями… Как и с чисто меркантильными соображениями.
Андрей Левицкий: Зависть к всенародной популярности Высоцкого чувствовалась среди актеров Театра на Таганке, даже когда уже наше поколение туда пришло. Хотя открыто никто ничего и не говорил. Но вот пример: в 1998 году я делал на Таганке торжественный вечер, посвященный 60-летию Высоцкого. Меня тогда удивило то, что коллеги Высоцкого по театру — все как один! — отказались этот вечер вести. Не буду называть фамилии — кое-кто из них жив и по сей день. Мотивов, как я понял, несколько. Во-первых, у многих чувствовалась творческая ревность — она никуда не ушла с годами. Во-вторых, кого-то в тот день приглашали выступить на стадионе — тогда как раз начали проходить торжественные мероприятия подобного масштаба, посвященные Высоцкому. Конечно, выступить на стадионе, да еще получить за это деньги — это совсем не то, что «за бесплатно» отметиться на домашней сцене Театра на Таганке. Но было странно, когда вначале актер заявлял: «Ой, не хочу о Володе больше ничего говорить — я уже столько о нем рассказал!» А потом уходил участвовать в «стадионных» мероприятиях, где снова всем рассказывал дежурную историю — как он «был другом Высоцкого». Хотя и на вечер, что я организовывал, все равно пришли люди, хорошо знавшие Владимира Семеновича. Интересно, что некоторые совсем уж «дальние» знакомые Высоцкого поинтересовались: «Сколько заплатят за выступление на этом вечере?» На этом вопросе я общение с ними сразу прекращал… Благо никто из серьезных его друзей такого вопроса даже не задал!
Часто можно услышать, что все проявления творческой ревности идут исключительно на подсознательном уровне. Мол, человек не способен даже отследить это в себе. Не знаю: возможно, для кого-то и так. Однако считаю, что люди, склонные к рефлексии — прекрасно осознают в себе эту черту. И не пытаются ее отрицать. Так что неудивительно, что профессиональную «актерскую болезнь» — ревность к зрителю — осознавал в себе и сам Высоцкий. Только у него не было оснований исходить желчной злобой: у него по популярности у зрительской аудитории просто не было конкурентов! Да и человек он был другой…
Андрей Левицкий: Актер Таганки Виталий Шаповалов — которого в театре прозвали «Шопен» за умение играть на многих музыкальных инструментах и по созвучию фамилии — рассказывал мне: «Когда мы выпивали с Володей Высоцким, тот предложил мне — давай, мол, со мной по концертам ездить! Ты же так здорово играешь на семиструнке!» А тут нужно сказать, что Шаповалов в определенной мере даже учил играть Высоцкого на гитаре: показывал ему аккорды и так далее. На что Шопен ответил: «Нет, я не поеду. Во-первых — это твои концерты. А во-вторых — ты же завтра ревновать начнешь к зрителю и жалеть, что меня пригласил. Тебе и отказаться будет неудобно — так что потом не будешь знать, что с этим поделать. Так и порешили тогда отказаться от этой затеи. Думаю, хороший артист понимает, что такое творческая ревность! Она не только на подсознательном уровне как-то там происходит, но и вполне осознанно проявляется.
А теперь обратимся к такому редкому (в те годы, конечно!) жанру, как создание и исполнение песен. Тут уж для чиновников было раздолье: можно было с полным основанием объявить творчество Высоцкого «самодеятельностью»! Все же он ни литературный институт по семинару «поэзия», ни консерваторию по классу «вокал» — увы или к счастью! — не заканчивал. А потому не мог официально считаться ни дипломированным «литературным работником» (как было прописано у «поэтов по диплому»), ни прошедшим аттестацию Госконцерта исполнителем-вокалистом. Как уж тут чиновникам не поупражняться в разного рода обвинениях (дилетантство, непрофессионализм, незнание «классической школы» и так далее).
Но опять-таки: интересно рассмотреть не чиновничью реакцию (она как раз вполне ожидаемая!), а отношение непосредственного окружения Высоцкого: актеров и литераторов.
Картина вырисовывается следующая: в театральных кругах — подчеркнутое равнодушие. Во всяком случае, на первых этапах. Не знаю, может снобизм своеобразный. Мол, высокое театральное искусство — это на века, это высшее творчество. А «бренчание на гитарке» — это что-то такое несерьезное, сиюминутное.
Александр Цуркан: В театральных кругах, да и в самом Театре на Таганке не все понимали размах таланта Владимира Высоцкого! Например, я спрашивал про Высоцкого своего педагога, замечательного актера Александра Исааковича Биненбойма, профессора Щукинского училища. А он отвечал: «А мы просто не понимали, кто такой этот Высоцкий. Ну, играет себе и играет. Как-то все тогда выступали где-то на концертах, что-то записывали на радио, жили своей творческой жизнью! И только потом, как пошли его пластинки, все стали понемногу понимать, что он сочиняет что-то такое необычное!»
В литературных кругах — похожее отношение. Мол, существует «высокая литература» — вот, ей и нужно служить. А всякие веселые куплеты (а-ля частушки) под гитару или балалайку? Нет уж — увольте…
Марина Замотина: Общее отношение к Высоцкому, при его жизни, в литературных кругах было довольно снисходительное: ну, поет там себе, хрипит что-то — и пусть дальше поет. Он воспринимался в общем ряду людей, которые что-то в этой жизни пытаются делать в творческом плане. Причем, навострились делать это неплохо — ну, как говорится, и слава богу! Мол, «есть свой слушатель» — ну да и бог с ним! Тем более что Высоцкого всегда воспринимали больше как поющего актера, нежели как литератора.
