Сумасшествие. Истинное, неподдельное сумасшествие творил со мной Булацкий. Никто никогда не нашептывал мне такие грязные пошлости на ухо, никто не мог завести с пол-оборота, никто не мог погрузить в гипнотический транс одним лишь голосом. Я поплыла, начала таять, как лед на солнце. Внутри все горело, а между ног стало постыдно влажно. Такого со мной никогда не случалось. Он и правда растапливал мою холодность, лед, сковавший тело и душу, словно прочным панцирем.
Но я вдруг поняла, что не хочу, чтобы он добирался до самой сути, чтобы ковырялся в душе, доставал мои страхи, желания, потаенные мысли наружу. Чтобы завладевал ими, игрался, а потом выбрасывал меня на помойку, когда натешится. А он же выбросит, еще и ребенка заберет. Я не нужна ему, ничуть. Возможно, тот придуманный образ, за который он цепляется, но вот точно не я, слабая тихая мышка Есения.
Я с ужасом вспомнила ту незнакомку в комнате с Булацким, испугалась своего альтер-эго, которое тот выпустил наружу, отталкивала его от себя, не хотела иметь с ним ничего общего… Но ведь это отправная точка, за которую зацепился Булацкий, из-за чего он меня хочет…
Странно было размышлять о подобном, скользя рукой по шелковистой стали, но движениями управлял Булацкий, кажется не замечая моей оторопи, а мысли, к счастью, были ему неподвластны. Я терзалась от своих метаний. Не знала, как лучше для будущего ребенка, для безопасности мужа. Оттолкнуть Булацкого или позволить ему владеть своим телом?
Я могла бы стать его физической собственностью, вещью, отдаться телесно, воспаряя душой над механическим актом в постели. Или же взбрыкивать, как норовистая кобыла, вызывая еще больший интерес этого опасного хищника. Выбор — то самое, что так сложно мне всегда давалось…
Мы встретились глазами, и его рука застыла, перестав делать поступательные движения. Он аккуратно отстранил мою ладонь, заправил свой все еще возбужденный член в брюки. Звук застегиваемой ширинки взвизгнул в тишине комнаты, проскрежетал по натянутым нервам. Мне показалось, что Кирилл скрипнул зубами, а на его лбу я заметила капельки пота.
Он почувствовал мое равнодушие, оцепенение, холодность, и что предпримет? Будет наказывать меня? Шантажировать жизнью мужа и родных, чтобы была покорной и страстной и исполняла трюки в постели?!
Я испуганно смотрела в черные глаза, в которых медленно затухала откровенная похоть. Они больше не пылали, на лицо Булацкого упала непроницаемая пелена. Я не знала, рассердила ли его, разочаровала или просто наскучила своим тупым бездействием. Наверняка он убедился, что мои слова о холодности и фригидности правдивы, и сейчас выкинет на улицу, будто мы и не встречались. Выкинет, так и не вернув мужа, оставив без защиты, и обязательно будет мстить за обманутые ожидания. Зачем ему какая-то малодушная тихоня? Он же ждал тигрицу!
Сглотнула, вскинула подбородок и взглянула на сурового мужчину напротив. Борьба с ним измочалила меня, утомила. Мне так хотелось, чтобы он ушел, оставил в покое и дал вволю настрадаться в одиночестве. Мне было жизненно необходимо остаться наедине со своей болью. Булацкий поднял руку и небрежным жестом прошелся по волосам, растрепал их, разжал стиснутые губы и заговорил твердым голосом:
— Мне не нужна мученица. Не надо стоять здесь с таким видом, будто я тебя насилую. Ты окажешься в моей постели добровольно, Есения. Я подожду, пока ты придешь в себя и осознаешь неизбежность того, что между нами случится. Просто тебе нужно понять, что твое прошлое забыто, как и твой муж, как и твоя бывшая работа, как и твое скромное прозябание.
— Почему вам так важно перечеркнуть всю мою жизнь одним махом? — ошеломленно спросила я, выслушав монолог Булацкого. У меня не получилось задать этот вопрос с вызовом или упреком, из моих уст вышла всего лишь тихая обреченная мольба.
— Пластырь всегда лучше отрывать быстро. Зачем продлевать агонию? Да и за что ты цепляешься? Хочешь, чтобы я отпустил тебя и позволил собрать чемодан дешевых шмоток и дал написать заявление об увольнении? Теперь ты будешь женой мэра, тебе ничего не пригодится из той квартиры.
— Но… Подождите… — У меня забегали глаза, заметались мысли, я пыталась найти в своем доме хоть что-то ценное, важное. Немного ювелирки, старые альбомы с фотографиями, подарки Андрея, мои любимые ароматические свечи, заброшенные вышивки, какие-то выкройки, дурацкое рукоделие, которым я занималась в одинокие вечера. Господи, все это казалось теперь таким глупым и бесполезным. Неужели Кирилл Булацкий прав? Неужели вся моя прошлая жизнь — всего лишь ничтожная пустота… Это осознание переполнило чашу моей выносливости. Я сдалась, не зная, что еще сказать, как спорить, нужно ли упорствовать и что вообще говорить.
Если Булацкий хотел заиметь себе яркого противника, которого можно будет с интересом ломать, то он жестоко разочаруется. Я решила наскучить ему еще больше, полностью обмануть ожидания властного мужчины, который искал пожар, а нашел потухшие угли. Пусть получит только фиктивную жену и ребенка и перестанет искать внутри меня страсть. Опустила глаза в пол и смиренно вздохнула, молчаливо соглашаясь. И вздрогнула, когда Кирилл поднял меня за подбородок, заставляя встретиться с изучающим взглядом.
— Уже похоронила себя? Решила стать до оскомины покорной? Кого ты хочешь обмануть? Неужели не будешь спорить?
— А что, есть смысл бороться? Что я выиграю, сорвав горло и потратив часы, пытаясь отвоевать то, что уже захвачено? — спросила я со злостью, которая все же просочилась сквозь невозмутимость.
— Смотря чего ты хочешь добиться, Есения. Свободу ты не получишь в ближайшие года два. Тебя ждет рождение ребенка, участие в моей предвыборной кампании, сопровождение меня на официальных и других мероприятиях. Твоя клетка будет ослепительно золотой, но все же это будет клетка. Не строй иллюзий по поводу того, чтобы сбежать или позвонить в полицию. У меня везде свои люди. Твой звонок не воспримут всерьез. Тебя будет сопровождать охрана для твоей же безопасности. На меня регулярно совершают покушения, ты тоже на прицеле, как моя жена. Я не святой, и чуть ли не каждому в городе хочется отхватить кусок заработанного еще моим отцом. Но для общественности я должен быть белым и пушистым, примерным мужем и отцом. Есть одна хорошая новость для тебя. Я очень много работаю. Тебе не придется часто со мной видеться.
— Чем прикажете заниматься? — поинтересовалась я, почувствовав внутри толику радости от последних слов Булацкого.
— О, дел у тебя будет множество. Анализы, необходимые осмотры врачей, изучение моей кристально-чистой биографии и политической программы в тесном контакте с Нелли, подбор гардероба, освоение делового этикета. Но не надейся, что в своем жестком графике я не найду окно, чтобы навещать любимую жену…
— Я хочу гарантий, — озвучила я пришедшую в голову мысль, обрывая речь Булацкого.
— Каких? — спросил он, сложив руки на груди и нахмурив брови.
— Хочу услышать голос мужа и убедиться, что он жив. Возможно, вы убили его, а теперь шантажируете трупом. Хочу, чтобы мои родные также позвонили мне по видеосвязи и сказали, что никто не держит их на мушке взамен на мое послушание.
