Выказав сейчас ревность, я дала Булацкому лишние козыри против себя. Дура. Вот кто меня тянул за язык? Обнажать свои чувства перед людьми вообще чревато. Редко кто поймет правильно, а тех, кто воспользуется твоими словами как оружием против тебя самой, — предостаточно. Не осталось сомнений, что Булацкий знает толк в том, как давить на самое больное и обязательно бабахнет из ружей, которые я ему по глупости вручила. Пальнет без жалости прямо в сердце.
Я наскоро попрощалась с братом и покинула безмолвный особняк в сопровождении Булацкого. На улице висел плотный туман, создавая ощущение нереальности. Мы ступали по земле, но не видели собственных ног, белесые клубы прятали от нас половину мира. А может, создавали именно для нас непроницаемую завесу.
Небо снова заволокли скученные облака, будто солнце плотно обложили серой ватой, не позволяя согревать страждущие по нему тела. Возможно, мне именно поэтому всегда было холодно и давно следовало сменить климат. Солнце не любило этот северный город.
Тут и там я замечала неподвижных охранников с автоматами. Кажется, их количество увеличилось. Немудрено, ведь Хасанов явно не шутил, говоря о войне. Я мелко задрожала от предчувствия неминуемой беды. Такие люди не бросают слов на ветер. Мне казалось, что я попала в криминальный фильм. Конечно, я знала, что во всем мире, как и в этом городе, творится беззаконие. Кого-то убивали, насиловали, похищали. Но, как и каждый человек, я считала, что меня это не коснется. Хотя предпосылки были. Конечно же, были!
Никогда не прощу себе бездействия в случае с Андреем. Если бы я порвала с ним раньше, еще до того, как он связался с криминалом, все сложилось бы совершенно иначе. А теперь я в плену хозяина города, крепко держащего повязанный мне на шею поводок. Только дернусь в сторону, и он грубо подтянет меня обратно. Заставит оказаться в самой гуще криминальных разборок. Он сказал, что я постоянно буду на прицеле, и теперь мне придется опасаться за свою жизнь. Я не привыкла оглядываться по сторонам, сейчас же то и дело ищу глазами угрозу…
В салоне огромного внедорожника мы сели на заднее сиденье на расстоянии друг от друга. Несомненно, это была не обычная машина, а бронированная с пуленепробиваемыми стеклами. Я зябко поежилась, цепляясь за ручку двери и отворачиваясь, чтобы смотреть в окно. Разговаривать не хотелось, я погрузилась в тупое созерцание видов природы. Клочья тумана красиво ложились на деревья, растущие по бокам от трассы, обрисовывали контуры разноцветных листьев.
Наш мрачный кортеж из нескольких автомобилей следовал вдоль лесополосы, вереница высоких стволов проносилась перед глазами с огромной скоростью, но машина ехала плавно, и казалось, что мы едем со скоростью не больше шестидесяти километров в час. Обманчивое впечатление.
Мне вдруг вспомнилось, что сейчас самая пора для сбора грибов. Папа был знатным грибником, каждый день осенью ходил в лес, брал с собой детей. Мне хотелось вдохнуть запах свежего леса, почувствовать то особое умиротворение, когда под ногами шуршат листья, а из-под них порой выглядывает яркая шляпка гриба. Горькая улыбка коснулась губ.
Обычное осеннее времяпрепровождение было теперь недоступно нашей семье. Папа под охраной бугаев с оружием, я еду в больницу, а брат так и вовсе лишен возможности заниматься самими простыми занятиями. Упрямец не хочет пойти навстречу и согласиться на операцию.
«Не такой ценой», — сказал он мне. Но какова цена? Ведь он не понимает, что Булацкий возьмет от меня все и даже больше… Я уже смирилась с тем, что от него если и сбежишь, то очень горько пожалеешь.
Я удивленно воззрилась на знакомый дом, возле которого мы остановились. Мой дом. Обычная обшарпанная пятиэтажка. А я и не заметила, как пролетело полчаса, убаюканная монотонным разговором Булацкого по телефону. Я не прислушивалась, потому что мало понимала тонкости его бизнеса и политики, сознательно отгораживаясь от этого человека и не желая иметь с ним ничего общего.
Пора было избавляться от привычки пропускать половину жизни мимо себя. Я всегда так плохо слушала, что говорил Андрей, не копалась в его телефоне, не требовала ответов. Оставалась в блаженном неведении, как пустоголовая бесшабашная дурочка. И снова наступаю на одни и те же грабли, не понимая, что пора меняться, становиться цепкой на детали. Вдруг услышанное когда-то да пригодится?
Я повернулась к Булацкому, отведя взгляд от здания.
— Что мы тут делаем?
— Поднимайся, Есения. Сейчас я все объясню.
Булацкий подтолкнул на выход, и я с опаской выбралась наружу, сопровождаемая кавалькадой охраны, под пристальными взорами сплетниц на лавочке, прошла к подъезду. И вдруг поняла, как быстро они стали мне безразличны. Не всколыхнули ничего внутри, как будто их мнения были крохотными песчинками, отскакивающими от невидимого защитного кокона, которым меня окружил Булацкий. А еще я поняла то, как просто разрушить репутацию человека.
Раньше я уговаривала Андрея, чтобы он не шумел и не нарушал покой этих самых соседей, а теперь стало наплевать даже на то, что они подумают обо мне.
Теснота лифта только усилила напряжение между мной и Кириллом. Когда мы вышли из полумрака лифта, я долго искала ключи в сумке, пока Булацкий резким движением не продемонстрировал, что они не нужны. Дверь свободно открылась. Замок не работал. Войдя внутрь, я обнаружила абсолютно пустые помещения, даже без сантехники, лишь темные пятна на том месте, где раньше была расставлена мебель. В коридоре стояло несколько коробок.
— Я не понимаю… — я в недоумении обернулась на Булацкого, пытаясь разгадать его намерения.
— Хочу, чтобы ты убедилась, что тебе некуда возвращаться. Но свои вещи ты можешь забрать, они в коробках. Мои парни ничего не выкинули, — пояснил он спокойно.
— Как это ничего? Квартира совершенно пустая. Кирилл, почему тебе так важно стирать мою жизнь, словно ластиком? — чувствуя, как сложно дышать от волнения, я приложила руку к груди, ища в лице Булацкого хоть капельку сочувствия, хоть что-то живое. — А потом наглядно мне это всё так демонстрировать? Чего ты хочешь добиться?
— Я не стираю твою жизнь. Вижу всё совсем иначе. Хочу, чтобы ты смотрела только в будущее и не цеплялась за прошлое. В конце концов, воспоминания навсегда останутся с тобой, если тебе так хочется ими упиваться, — с издевкой улыбнулся он и кивнул в сторону коробок. — Ваш свадебный фотоальбом тоже пылится там вместе с другими вещами.
— Всё верно, воспоминания у меня не отнимет никто. Ты можешь управлять моей жизнью, можешь заставлять что-то делать, шантажируя безопасностью родных и мужа, но тем самым ты только взращиваешь ненависть к себе, — тихо проговорила я, отшагивая назад, подальше от него, прекрасно понимая, что никуда мне не сбежать. Нарывалась, раз за разом говорила ему гадости, не находя в себе сил сдерживаться, хотя и чувствовала, что переступаю грань и неминуемо наступит расплата. Отошла к окну и уставилась на серое пятно в полу на том месте, где раньше стояло любимое мягкое кресло с вытершейся тканью.
— Ненависть? Не слишком ли громкое слово, Есения? — раздался голос позади, чересчур близко. — Что тебя не устраивает? По сути, ты должна быть мне благодарна. Но я слышу одни только упреки.
