— Итак, каков будет ваш ответ? — подытожил он.
Кларисса вдруг поняла, что уже знает собственный ответ. Во время этого удивительного разговора она почти все решила, и это решение было невероятным для нее самой.
— Я бы попросила дать мне немного времени на размышления, милорд, — кивнула она, вставая. — Вы согласны дать мне это время?
— По-видимому, придется. — Он тоже встал. — Я вернусь завтра в полдень... о нет, для вас, разумеется, это слишком рано. Ведь вы ложитесь на рассвете, не раньше.
— Нет-нет, приходите. Вряд ли у меня будет очень бурная ночь, — улыбнулась она, втайне изумляясь себе. — Сегодня я не ожидаю постоянных клиентов.
— Значит, завтра в полдень, — с поклоном уточнил граф. — Прощайте, мистрис Кларисса.
— И вам до свидания, милорд.
Наскоро сделав реверанс, она поспешила выйти. И не успела закрыть дверь, как перед ней материализовалась Нэн Гриффитс.
— Итак, моя дорогая, в чем заключалось предложение его сиятельства?
Проницательные глазки шарили по лицу девушки в поисках намека на правду.
— Возможно, ему следует самому все объяснить, мэм, — вежливо ответила Кларисса, направляясь к лестнице.
— И ты его приняла? — с неожиданной резкостью спросила мадам.
— Пока еще нет. Попросила время на размышления. Его сиятельство придет за ответом завтра в полдень.
— Понимаю, — задумчиво протянула Нэн. — Может, дорогая, тебе сегодня вечером понадобится что-то, чтобы помочь принять решение?
Кларисса твердо знала, чего хочет. Уже вечер, а она ничего не ела с самого утра, если не считать двух устриц.
— Признаюсь, я очень голодна, мэм, и хочу пить. Мне нужно о многом поразмыслить, и, кроме того, я предпочитаю не выходить сегодня на улицу в поисках ужина.
— Я велю принести тебе ужин в комнату, дорогая. И может быть, разжечь огонь в камине? По ночам становится все холоднее.
— Было бы крайне любезно с вашей стороны, мэм. Я очень вам благодарна.
— О, не стоит! Такие пустяки! Иди наверх, а я обо всем позабочусь.
Кларисса, поражаясь себе, взбежала по ступенькам. Похоже, до этой минуты она совершенно не знала себя. Оказавшись в уединении своей комнаты, она закрыла дверь и подошла к окну.
Закат уже спускался на город, и звуки веселья становились все оживленнее. Из кабачков, трактиров и домов терпимости доносились смех и музыка. Клариссу переполняла странная, будоражащая энергия, словно она стояла у истоков новой жизни. Она так задумалась, что вздрогнула, услышав стук.
В комнату вошел слуга с тяжелым подносом, его сопровождала девушка, почти ребенок, с трудом тащившая ведерко с углем. Горничная ссыпала уголь в камин и достала из кармана кремень и огниво. Слуга поставил поднос на комод.
— Больше ничего не потребуется, мисс? — хмуро спросил он, очевидно, раздраженный приказом обслужить девушку, живущую в помещении для прислуги.
— Спасибо, — тепло улыбнулась Кларисса и повернулась к девушке: — И тебе спасибо, дорогая. Огонь горит ярко.
Они ушли, и Кларисса немедленно исследовала содержимое подноса. Жареный цыпленок с грибной подливкой, хрустящий хлеб, сыр и миндальное пирожное, разумеется, с лихвой возместят потерю пирога с олениной. Да и графинчик с бургундским вполне заменит ту бутылку вина, которое она так и не попробовала в «Ангеле».
Кларисса налила бокал вина, отнесла его и тарелку к маленькому стульчику у камина и стала с аппетитом есть. Насытившись, она поставила тарелку на пол, взяла бокал и протянула ноги к огню. Пора подумать, что делать дальше.
Глава 3
Отец Клариссы умер в чудесный майский день. Он болел с начала года, но, имея характер стойкий и решительный, старался не обращать внимания на разного рода недуги. Старый друг, деревенский доктор, прописывал лекарства, которые больной отказывался принимать, советовал отдых, от которого пациент отмахивался. И даже охотился с гончими, что было ему строго запрещено. Но сквайр Астли не желал пропустить ни одного погожего денька.
Сады пышно цвели. Графство действительно оправдывало свой титул «сад Англии». И сейчас, в эту прекрасную погоду, Кларисса стояла в библиотеке, у отцовского стула, понимая, что за тот последний час, когда она оставила отца за чтением, он тихо и навсегда ушел от них. Книга валялась на полу, и Кларисса нагнулась, чтобы ее поднять. Она ощутила пустоту комнаты, едва вошла. Отца здесь больше не было...
Кларисса не помнила, сколько простояла, ошеломленно глядя на отца, пытаясь осознать ужасную действительность. Отцовская рука по-прежнему была теплой, волосы — густыми и блестящими, как при жизни. Но в комнате она была одна.
Одна в комнате. Впервые за двадцать лет жизни — одна на этой земле. Больше уже не почувствовать поддержки отца. Его силы. Не услышать его шуток, временами немного язвительных, но мгновенно выдергивавших ее из любого переплета, в который она попадала по молодости. Как же часто он вмешивался, становясь посредником между амбициями жены, мечтавшей о блестящей партии для дочери, и совершенно противоположными желаниями Клариссы.
Наконец она очнулась и потянула шнур сонетки. Почти сразу же в комнате появился дворецкий Хескет. Взглянул в сторону отцовского кресла и тут же, встревожившись, предложил послать за доктором.
— Да, так будет лучше, — словно во сне ответила Кларисса.
Позже она попробует справиться со своей скорбью, но сейчас придется все рассказать младшему брату Фрэнсису. Ему было десять. Пять лет назад они потеряли мать: леди Лавиния умерла в родах, ребенок тоже не выжил. Непреходящая тоска сквайра по усопшей жене окутала весь дом черным флером. Прошло немало времени, прежде чем он вспомнил о детях. Связь между ним и сыном становилась все крепче. Кларисса, понимая неизбежность печального исхода, пыталась подготовить мальчика к неминуемой кончине отца, поскольку не знала, как Фрэнсис воспримет известие.
Она оставила Хескета, приказав ему выполнить обычные формальности, а сама отправилась на поиски брата. И нашла его, как и ожидала, в конюшне, с одним из лучших друзей, старшим конюхом Сайласом. Сайлас был человеком сдержанным и молчаливым, но никогда не выказывал ни малейшего раздражения или нетерпения, слушая непрерывную болтовню и бесконечные вопросы ребенка, которые тот обрушивал на его голову. Он станет неоценимой поддержкой, когда придется помочь Фрэнсису примириться со смертью отца.
Неделю спустя состоялись похороны. Фрэнсиса Астли знали и любили в графстве, где он почти всю свою взрослую жизнь был мировым судьей и главным охотничьим, а потому и в церкви, и во дворе яблоку было негде упасть.
Вечером адвокат семьи, еще один друг сквайра, торжественно зачитал завещание Клариссе, Фрэнсису и младшему брату усопшего — Люку. Люку... так не похожему на старшего брата. Крепко сбитый великан-сквайр был человеком сердечным, добрым и искренним в общении с окружающими. Люк был высоким, с угловатыми чертами худого лица и маленькими, глубоко посаженными, постоянно бегающими глазками, которые никогда не встречались ни с чьим взглядом. Жесткие и холодные, как коричневые камешки, они не смотрели прямо, даже когда их обладатель улыбался и сыпал медовыми словами.
