— А сейчас, — продолжал граф, — мне ужасно хочется придушить одну невероятно безрассудную мамзель, которая решила, что она смелее и сильнее вполне себе взрослых мужчин и обманом заперла меня в тюремной камере.
— Так было нужно, — ответила я коротко. — Вы бы всё испортили. Вы бы не поверили, что виновна ваша сестра.
— Неужели? — произнес граф с неожиданной горечью. — Почему ты не доверилась мне? А если бы ты погибла?
То, что он обратился ко мне на «ты», взволновало меня больше, чем все убийства этой ночи. Сердце мое вдруг забилось, как пташка, рвущаяся из клетки на волю, грудь сдавило, стало трудно дышать.
— Так было нужно, прости, — сказала я, но граф только отмахнулся.
— Она хотела поймать убийцу, — тихо сказал де Неваль. — Она сказала мне… Неудачи быть не должно… На её месте каждый из нас поступил бы точно так же.
Граф отмахнулся и от него, а Бужере стискивал зубы, глядя по очереди на каждого из нас.
— Ах, так это маленькая мадемуазель вертит вами? — доктор пытался шутить, но бледнел все сильнее, и вынужден был опереться на локоть, потому что терял силы и не мог сидеть. — И когда вы узнали про меня и Саломею?
Рукоятка ножа торчала из его груди, и я знала, что если вытащить нож, то смерть произойдет меньше чем через минуту. Доктор тоже это знал, потому что не притрагивался к оружию. Удивительно, что люди, с легкостью забирающие чужие жизни, так цепляются за свою собственную.
— Сначала догадалась про вас, — сказала я, стараясь не замечать обнаженного графа, который стоял совсем рядом и только что не прижимался ко мне голым бедром. — Это произошло, когда вы дернулись к своему чемоданчику, не позволив мне взять нюхательные соли. Тогда меня это насторожило, но я не сразу поняла, что вы прячете там что-то. То, что не хотите никому показывать.
— Глупо, — признал доктор, дыша через раз. — Глупо с моей стороны. Не надо было носить хопеш с собой.
— И еще сонные капли, — добавила я. — Вы предлагали их Анне-Ми, но она не взяла. А в ночь убийства она дала мне напиться из ее графина. Я уснула, хотя совсем не собиралась спать. Значит, кто-то добавил в воду в графине сонных капель. И это была точно не Анна-Ми, а снотворное вы передавали лишь Саломее. Попробую догадаться, месье. Она была влюблена в вас, рассказала легенду своего рода, и вы вместе решили возродить славу первого Лагара — разбойника и убийцы. Вы решили заключить договор с дьяволом и убивали невинных девушек. И ещё убили мадам Анастейшу, потому что она болтала слишком много, а заодно отравили и мадам Латуф, чтобы избавиться от свидетелей. Вы — доктор, вы вхожи во все дома. Никто не станет опасаться того, кто спасает жизни. Вот и бедные старухи впустили вас безбоязненно. А потом вы избавились от вафельщика, потому что он мог выдать вас. Он видел вас ночью, когда прятал награбленное, и понял, что происходит на Марсовом поле. Но он промолчал, потому что тоже поклонялся Дуамутефу — богу алчности и ненасытности. Пусть он не знал имени вашего покровителя, но служил ему ревностно. Только дьявол не ценит верных слуг. Он посмеялся над вами. И теперь вы отправитесь прямо к нему, к своему господину. Без надежды на спасение души.
— Да, он знатно пошутил. Проклятая девственница снова разрушила договор, — Бужере засмеялся хрипло и страшно. Изо рта хлынула кровь, он закашлялся и упал, ударившись затылком. — Так не хочу умирать… — он посмотрел в небо. — Столько смертей видел… Не хочу… Дуамутеф… обманщик… — глаза его остекленели, челюсть медленно опустилась.
18. Рассвет новой жизни
Некоторое время мы трое — я, Лагар и де Неваль смотрели на мертвого прислужника дьявола, а потом ловчий наклонился и закрыл доктору глаза.
— Вот всё и закончилось, господин лу-гару, — сказал де Неваль, обращаясь к графу и почему-то усиленно отводя от меня взгляд. — Стоило делать из этого тайну?
— Как он тебя назвал? — удивилась я.
— Лу-гару, — ответил граф. — Все мои предки по мужской линии были лу-гару — колдунами, умеющими превращаться в волков. Думаю, это заслуга Дирка Лагара — он связался с сектой, поклонявшейся Дуамутефу, они сделали его оборотнем. Он вооружился серпом и начал свою жатву. Только счастья это ни ему, ни нам, как видишь, не принесло.
— Это не серп, — ловчий взял у меня из рук бронзовый меч и осмотрел его в сероватом предрассветном свете. — Это хопеш. Я видел такие в Египте. За ним-то и полез наш доктор в склеп Лагаров. Ну что, господа! О, и дама, конечно, — поправился он. — Все звери Ардеша пойманы и убиты. Мы выполнили свою миссию.
Граф взглянул в сторону Волосатого дерева, где лежало тело Саломеи, и отвернулся.
— Мне жаль, — только и сказала я.
— Проклятие Лагаров неистребимо, — глухо ответил он. — Проклятая кровь, проклятый род…
Франко тактично промолчал, но я не смогла промолчать.
— При чем тут проклятье? — сказала я, коснувшись плеча графа. — Она была человеком, и пошла на убийства ради богатства и власти. А ты — считавший себя проклятым — хотел помочь своим людям. Дело не в проклятье, Рауль. Дело в сердце. Всё дело в человеческом сердце — добром или злобном, бескорыстном или жадном…
— Красивые слова, — усмехнулся он криво, и меня не на шутку испугала эта усмешка.
— Послушай, — я встала перед ним и взяла его лицо в ладони. — Неважно, оборотень ты или человек. Зло поселяется в сердце не из-за того, что в жилах какая-то особенная кровь, а потому что существо впускает его в душу по собственной воле, как произошло с Саломеей и Бужере. Они не были оборотнями, но по кровожадности превзошли их.
— Значит, он убил мадам Бюссар и мадам Латуф? — спросил Рауль, накрывая мою руку своей и потираясь щекой о мою ладонь.
— Нельзя заигрывать с дьяволом, можно и заиграться, — сказала я. — Старухи заигрывали и доигрались. Они слишком много начали болтать про проклятье Лагаров. Анастейша рассказала об этом Саломее, а когда проболталась и мне, Саломея предупредила доктора, и он пришел к мадам Латуф со своей особой микстурой. Той самой, которую потом дал вафельщику. Я была такой дурой — он отравил единственного свидетеля у меня на глазах, а я не догадалась.
— И я не догадался, — ответил граф, сжимая мою руку всё сильнее и потихоньку притягивая меня к себе. — Но в конце концов ты его вычислила.
— Благодаря Анне-Ми, — призналась я. — Когда мы только приехали в Ардеш, она сказала: «Оборотень — тот, кого мы не подозреваем. Тот, кто держится в тени. Я, скорее заподозрю Бужере, чем…», — тут я замолчала и отстранилась от Лагара, вдруг вспомнив, что стою перед мужчинами с голой грудью.
Отвернувшись, я торопливо стянула вязки корсажа, краснея от стыда, но горячая и тяжелая рука графа легла на мое плечо, разворачивая, лаская.
— Что же ты остановилась? — спросил он. — Договаривай. Ведь ты с самого начала подозревала меня.
— Да, — ответила я.
