Однажды весной мы с Мэри записались на пятикилометровый забег. Мы несколько месяцев тренировались бок о бок: сначала ходили, потом перешли на трусцу, а потом и на бег. В день забега мы обе были на нервах. У нас была цель – пройти дистанцию за тридцать пять минут. Но только мы пересекли линию старта, Мэри споткнулась о ветку и подвернула ногу. Но это не заставило мою подругу отказаться от участия в забеге. Мэри убедила меня в том, что справится, если я помогу ей идти. До финиша мы добрались за час и двенадцать минут. Тогда мы выиграли пятьсот долларов и пожертвовали их в фонд борьбы с лейкемией и лимфомой.
А как-то в сентябре мы с Мэри повели наших девочек в тупик через две улицы, чтобы устроить гонки на садовых тачках. Роуз Голд перед этим несколько дней пролежала в постели. Моя девочка была слишком слаба для того, чтобы резвиться на улице, но все равно умирала от скуки. Поэтому мы с Мэри посадили Роуз Голд и Алекс в тачки и катали по кругу. Задыхаясь от бега, мы смеялись над тем, что совсем потеряли форму. Потом мистер Гровер, этот ворчливый старикан, остановил нас, чтобы прочитать лекцию о правильном использовании садовых тачек. Каждый раз, когда он поворачивался к Мэри, я у него за спиной рукой, как куклой, изображала его и передразнивала его суровое выражение лица. Мэри тогда было очень тяжело сдержать смех. Она даже один раз закатила глаза – по ее меркам это все равно что показать средний палец, – пока старикан ругал меня.
Я понимаю, что потеряла лучшую подругу. Возможно, навсегда. Даже если я уговорю ее вернуться к двери, Мэри мне не поверит.
Я поворачиваюсь спиной к крыльцу Мэри и начинаю длинный путь домой, опустив взгляд на тротуар под ногами. Остекленевшие глаза следят за мной из темноты гаражей и из окон верхних этажей. Куда бы я ни пошла, на меня пялятся. Я чувствую их взгляды, даже когда моюсь в душе или сажусь в кресло вздремнуть. Эти взгляды ползают по коже, как насекомые, но когда я оборачиваюсь, никого не видно.
Я прибавляю шагу и мысленно возвращаюсь к разговору с Мэри, чтобы отвлечься. Меня тревожит одинединственный вопрос: действительно ли Роуз Голд больна? Если нет, то чего она добивается, делая вид, что у нее расстройство пищевого поведения? Ей нужно внимание? Сочувствие? Или она хочет, чтобы соседи еще сильнее меня возненавидели? Но оставим на минутку ее мотив. Если человек морит себя голодом, то он болен, разве нет? Может, у нее депрессия, или адреналиновая недостаточность, или рак. Разве не должна я помочь дочери?
Вернувшись, я начинаю ходить по дому взад-вперед. Нервное возбуждение сжигает меня изнутри. Роуз Голд вернется не скоро. Она повезла Адама к педиатру на вакцинацию.
Я сажусь в кресло, но мои ноги продолжают дрожать. Поэтому я встаю и снова начинаю ходить по дому. Нужно как-то стряхнуть с себя неприятные впечатления от разговора с Мэри. Я не смогу строить планы, пока не успокоюсь. Может, Роуз Голд и права насчет спорта.
У себя в комнате я переодеваюсь в треники и заношенную старую футболку. Водянистые голубые глаза следят за мной с потолка. Я затягиваю шнурки кроссовок. Потом на свинцовых ногах я иду на кухню, наполняю бутылочку водой из-под крана и закручиваю крышку. Я осматриваю кухню и гостиную в надежде найти айпод, на котором Роуз Голд слушает музыку, но ничего не нахожу. Тогда я иду в подвал. Бегать по улице, где меня будут преследовать злые взгляды, я точно не могу. Так что у меня только один вариант.
Вдох, выдох – я поворачиваю ручку двери, ведущей в подвал, и начинаю медленно спускаться по ступенькам, глядя в пол. Мои мысли заняты потолочными балками, но смотреть на них мне не обязательно. Я торопливо подхожу к беговой дорожке. Сосредоточься на своей задаче.
Роуз Голд приткнула тренажер в угол, так что правая и задняя сторона дорожки почти вплотную прижаты к стене. Я поднимаюсь на тренажер и нажимаю на кнопку «Старт». Экран тренажера включается, но окошко скорости показывает какую-то бессмыслицу. Я вздыхаю и нажимаю на кнопку увеличения скорости. Вот что бывает, когда подбираешь чужой мусор. Наш сосед не просто так собирался выкинуть это старье.
Лента беговой дорожки все еще не двигается. Я начинаю сильнее давить на кнопки. Список жителей этого городка, которые успели меня унизить, с каждым днем все длиннее. Однажды они пожалеют. Я давлю на кнопку со стрелкой вверх, представляя, что это лицо Мэри Стоун. Какова нахалка…
Вдруг полотно беговой дорожки оживает у меня под ногами. Непонятные цифры на табло выравниваются, скорость – шестнадцать с половиной километров в час. Тренажер отбрасывает меня назад. Потеряв равновесие, я пытаюсь наклониться вперед, но меня скидывает с полотна.
Я ударяюсь спиной о стену. Весь воздух разом выходит из легких. Нижнюю часть голеней обжигает болью. Я опускаю взгляд и вижу, что мои ступни застряли между стеной и дорожкой, и бегущая лента слой за слоем сдирает кожу с ног.
Я начинаю кричать. Прямо у меня на глазах тренажер срезает плоть с моих голеней, как мясо для гироса с вертела. На полотне беговой дорожки остаются кровавые следы. Кажется, я вот-вот упаду в обморок. Потеряв равновесие, я заваливаюсь вбок, мои ладони падают на бетон. Я поджимаю ноги. Они горят от боли. Мне удалось их высвободить, но они все в крови.
Беговая дорожка включена в розетку как раз рядом со мной. Я протягиваю руку и выдергиваю шнур. Лента останавливается. Машина замолкает. Я все еще кричу. В горле пересохло. Я закрываю рот. У меня звенит в ушах – то ли от шока, то ли от собственного крика. С минуту я лежу на полу, закрыв глаза. Бетон приятно холодит щеку. В ободранных ногах пульсирует боль. Я осматриваю голени. Крови много, но достаточно будет «Неоспорина» и лейкопластыря. Все обошлось. Однажды, возможно, я даже посмеюсь над этим происшествием.
У меня над головой вдруг раздаются шаги. Кто-то насвистывает песню из «Русалочки». Ту, что поет Урсула в своем логове. Роуз Голд. Она все это время была дома? Сидела и слушала, как я кричу от боли? Или это я стала слишком мнительной? Может, я просто немного не в себе после такого шока.
– Роуз Голд? – зову я.
Свист обрывается. Распахивается дверь, ведущая в подвал.
– Иду, мам, – бодро отвечает моя дочь.
14.
Роуз Голд
Июль 2015
Я НАДЕЯЛАСЬ НА БОЛЕЕ теплый прием.
– Роуз, ты что здесь делаешь?
Папа перебежал на другую сторону улицы. На подъездной дорожке возле его дома стоял синий кроссовер. Я открыла дверь своего фургона и прыгнула на тротуар.
– Привет, папа, – сказала я.
Дверь дома Гиллеспи распахнулась. Первой появилась Софи с толстыми спальными мешками. Билли-младший нес бумажные пакеты с едой. Следом вышла Ким, она заметила меня раньше, чем дети, и тут же нахмурилась. Я ни разу не видела этого недовольного выражения на ее лице после первого ужина в доме Гиллеспи. Узнав, что у меня рак, она стала намного добрее ко мне.
После первой моей поездки к Гиллеспи мы с ними виделись не реже раза в месяц. А после того как мы прокололи Анне уши, даже Софи и Билли стали лучше ко мне относиться. Папа и Ким были особенно гостеприимны. Иногда я даже чувствовала себя членом семьи.
