– Слава тебе господи, – бормочет мужчина средних лет.
Я бросаю на этого грубияна в свитшоте и трениках недовольный взгляд. Люди бывают так жестоки по отношению к детям.
Через тридцать бесконечных минут медсестра называет имя Адама. Я вскакиваю со стула и закидываю сумку с подгузниками и свою дамскую сумочку на плечо. Адам снова начал плакать, так что мне хочется поскорее уйти подальше от остальных посетителей, их терпение уже на исходе. У чудовища в спортивном костюме глаза едва не вылезают из орбит от того, как сильно он их закатывает. Проходя мимо, я случайно наступаю ему на ногу.
Вслед за медсестрой я, нырнув в какую-то дверь, иду по стерильно-белому коридору. По обе стороны расположены смотровые. Я вспоминаю, как придумала для маленькой Роуз Голд больничное бинго: она закрашивала квадратик каждый раз, когда попадала в новый кабинет. К семи годам она заполнила всю табличку.
В конце коридора мы поворачиваем направо и оказываемся в еще одном длинном коридоре. Медсестра идет быстрее, чем я, хотя меня, несомненно, оправдывает тот факт, что я несу на руках семикилограммовый шар для боулинга и все, что к нему прилагается. Я опускаю взгляд, чтобы проверить Адама, и тут же врезаюсь в кого-то.
– Пэтти?
Мне даже не нужно поднимать голову, я узнала голос. Это Том. Дело плохо. Отступив на шаг, я запрокидываю голову, чтобы посмотреть на своего бывшего друга, одетого в форму медбрата.
– Здравствуй, Том.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он с искренним недоумением. Осматривая меня в поисках повреждений, Том замечает Адама и прищуривается.
– Мне пора, Том. Потом поболтаем, ладно? – Я пытаюсь обойти его, чтобы догнать медсестру, которая уже скрылась за поворотом.
Том делает шаг одновременно со мной, чтобы преградить мне дорогу.
– Что ты здесь делаешь? – повторяет он.
– Мой внук заболел, – отвечаю я. Мое терпение на исходе.
Том наклоняется к Адаму – сработал инстинкт медработника.
– Что с ним? – спрашивает Том.
Я знаю, что это прозвучит подозрительно и что я точно предстану в невыгодном свете, но другого способа отделаться от Тома придумать не получается. Я встречаюсь взглядом со своим бывшим другом.
– Его без конца рвет.
Глаза Тома наполняются сначала страхом, а потом гневом. Том делает шаг мне навстречу. У меня наконец появляется возможность проскочить, и я решаю ею воспользоваться. Том хватает меня за руку, но я вырываюсь.
– Я ничего с ним не делала.
Прошипев это, я убегаю. В конце коридора я оглядываюсь. Том стоит на том же месте, глядя мне вслед.
Я чуть не сталкиваюсь с медсестрой.
– А я думаю: куда вы делись? – говорит она и отводит меня в кабинет номер шестнадцать. Роуз Голд называла его счастливым, потому что число шестнадцать было ее любимым.
Медсестра говорит, что ее зовут Дженет, и закрывает за нами дверь. Потом начинаются стандартные вопросы о симптомах, замеченных у Адама. Параллельно с опросом медсестра проверяет глаза Адама, его уши и рот. Потом достает стетоскоп, чтобы послушать сердце и легкие. Затем она осматривает кожу и гениталии, проверяя, нет ли сыпи. Когда медсестра нажимает Адаму на животик, малыш снова заходится плачем.
– Прости, дружище, – говорит Дженет. Ее голос звучит искренне. Она играет с ножкой Адама, пытаясь успокоить его. Я устало откидываюсь на спинку стула, радуясь тому, что рядом со мной наконец-то есть человек, который умеет обращаться с детьми.
– Адам на грудном вскармливании, верно? – спрашивает Дженет.
Я киваю.
– Вы его бабушка, верно? – Она не оставляет попыток утихомирить малыша.
Я киваю.
– Как зовут его мать и отца? – спрашивает она, возвращая ребенка мне.
– Роуз Голд Уоттс и Фил… Я не знаю его фамилию.
Пальцы Дженет замирают над клавиатурой.
– Моя дочь с ним больше не общается, – объясняю я.
Адам начинает вопить громче, и Дженет приходится повысить голос, чтобы его перекричать.
– А где сейчас Роуз Голд?
К моему облегчению, в этот момент Адама тошнит прямо на меня. Надо же, меня спасла рвота.
– Видите! Вот о чем я говорю, – восклицаю я, довольная тем, что моим словам нашлось подтверждение. – И так с девяти утра.
Дженет вскакивает со стула, хватает пачку бумажных салфеток и помогает мне вытереть рвоту. Выбросив перепачканные салфетки, Дженет идет к двери.
– Сейчас к вам подойдет доктор Сукап.
Я широко улыбаюсь. Обожаю знакомиться с новыми врачами.
Покачивая хныкающего малыша, я приговариваю:
– Сейчас тебе дадут лекарство, мой пирожочек. И животик сразу пройдет.
Адам продолжает плакать, но лицо у него сухое. У малыша обезвоживание. Я обнимаю внука покрепче.
Через какое-то время доктор Сукап стучится в дверь и входит. Это аккуратная женщина с сединой в волосах, доброжелательная, но строгая – обожаю таких врачей. Может, мы даже подружимся. Я могла бы заходить к ней в больницу во время обеденного перерыва, а она бы рассказывала мне о новинках фармацевтики. Потом я вспоминаю, что мы с Адамом надолго в Дэдвике не задержимся. Жаль. Придется подыскать себе другого доктора Сукап в новом городе.
Посмотрев на экран компьютера, врач перечисляет симптомы, которые я назвала Дженет. Я киваю. Мне не терпится перейти к лечению. Доктор Сукап смотрит на меня поверх своих стильных очков в черепаховой оправе.
– А где мать Адама?
Не могу же я ответить: «Понимаете, я уже тридцать два часа не могу с ней связаться, поэтому не знаю». Где бы ни была моя дочь, там ей и место.
– На конференции по работе, – говорю я. – Она оставила Адама со мной на всю неделю.
Доктор Сукап качает головой:
– Конференция за неделю до Рождества? Эти современные компании совсем совесть потеряли.
Я киваю:
– Она так много работает, что почти вся забота о ребенке легла на мои плечи. Я стараюсь изо всех сил. Видите ли, я по образованию сиделка, так что, хочется думать, я знаю, что делаю. Но в такие дни, как сегодня, я чувствую себя совершенно бесполезной.
Доктор Сукап похлопывает меня по плечу:
– Не беспокойтесь, Пэтти. Вы прекрасно справляетесь.
Знакомое тепло растекается по всему телу, словно меня укрыли электроодеялом. Я ловлю каждое слово доктора, чтобы потом, в трудную минуту, вспоминать ее похвалу.
– Я бы хотела начать с малых доз раствора электролитов перорально, чтобы восстановить водный баланс, – говорит доктор Сукап. – Видите? Он плачет без слез. Это признак обезвоживания.
– Но доктор, – возражаю я, – учитывая, как долго и обильно его рвет, это что-то посерьезнее расстройства желудка, вам так не кажется? И как же диарея?
