На моих губах вновь расцветает улыбка, когда я понимаю, что между братьями далеко не дружеские отношения. Но Йен всё же нехотя протягивает для пожатия руку, и Дуглас, взяв себя в руки, надуваясь, как петух перед боем, её пожимает.
– А что, наш папаша с тобой уже ей поделился? – пренебрежительно интересуется Йен. Я дёргаюсь, едва поборов в себе желание выцарапать ему глаза, но тут же успокаиваюсь от мысли, что испорчу его существование иным способом. Пока не знаю каким, но что-нибудь придумаю.
Вместе с тем, если до сегодняшнего дня я считала, что ко мне в этом доме плохо относятся, то, похоже, теперь меня ждут новые круги ада. Но и продолжать быть безмолвной овечкой сил моих больше не осталось.
Глава 3. Йен
Яркий свет огромной арены и гул толпы, болеющей за свои команды. От моей скорости лёд под острым лезвием конька плавится, искрами оседая обратно. По лбу катится пот, повисает на ресницах, и я тяжело дышу, не упуская из поля зрения шайбу, что перемещается от точных движений клюшек моих соперников. Остаётся лишь ничтожный шанс на выигрыш, но я хочу им воспользоваться. Люк Дентон, мой друг и товарищ по команде, отвоёвывает шайбу, и я стремлюсь за ним к вражеским воротам, зная, каким будет его следующий ход. Голевая передача – и шайба оказывается в моей власти. Гол.
Моя физиономия под музыку и аплодисменты высвечивается на экране табло, пока меня поздравляют. Восторг от третьего гола за игру разливается в теле, словно сильнейший наркотик с примесью афродизиака, и я удовлетворяю свои физические потребности с журналисткой, что прорывалась ко мне под предлогом интервью. Она смотрит на меня как на божество и без лишних слов опускается на колени в коридорах ледовой арены, где недавно завершилась игра. Есть риск, что где-то из-за угла может появиться заплутавший зритель, уборщик или охранник. Но меня это не волнует. Яйца звенят от предвкушения, когда её губы смыкаются на мошонке и всасывают их по очереди в жаждущий рот.
Девушка заглатывает член, демонстрируя всё своё мастерство, и моя ладонь ложится на её затылок, побуждая взять глубже, пока я не начинаю скользить где-то в её глотке. Она давится, но не отталкивает меня, поднимает залитые слезами глаза в поисках моего одобрения и получает его, когда я кончаю.
Глотает сперму и вытирает тыльной стороной руки губы, в то время как я возвращаю джинсы на место, а затем поднимается на каблуки, немного пошатываясь.
– Йен, мы же ещё увидимся? – девушка одёргивает очень узкую юбку, что облепляет её худые бёдра. Не дурнушка, вполне симпатичная, но всё же в иной ситуации я, скорее всего, не уделил бы ей и пары минут.
– Зачем? Мы вроде завершили интервью. Ты разве не удовлетворена им?
Я перекидываю спортивную сумку через плечо и направляюсь в сторону парковки, слыша, как пока позади раздаётся стук каблуков. Журналистка всё же нагоняет меня, и начинается песня, которую я слышал уже сотни раз. Её слова знакомы наизусть, потому что каждое слово обо мне и каждое из этих слов не прошло бы в газетёнке докучливой журналистки цензуру.
Мне совершенно не ясно, к чему эти причитания и обвинения, учитывая, что я не делал намеков на то, что между нами может быть нечто большее, чем одноразовый минет.
В тот вечер, кроме моего недостойного семьи Сандерс поведения, ничто не предвещало беды. Я находился немного на взводе, как и всегда после игры, но благоразумно отказался от продолжения вечера в клубе, зная, что впереди меня ждут новые тренировки, и я планировал отдохнуть перед ними, чтобы войти в свою лучшую форму.
Неожиданно машина, что ехала по встречке, вильнула в мою сторону, и, если бы… Если бы не так много факторов, влияющих на самые худшие ситуации в жизни, я бы остался цел. Скорость, на которой я ехал домой, дождь, что застилал стёкла автомобиля, опустившийся на город вечер. Но избежать аварии не удалось. Увы, стрелка на спидометре зашкаливала, когда я влетел в автомобиль, что выезжал с второстепенной дороги. Всё произошло так стремительно, что в моей памяти почти не отложился момент удара носом о подушку безопасности, треск посыпавшегося лобового стекла и смятый бампер машины. В результате аварии моя левая нога оказалась зажата металлом автомобиля в тиски.
А далее только воспоминания – как разорванное письмо любовницы, которой ты изменил. Вроде фрагменты удалось собрать воедино, но остались пробелы. Тусклый свет в коридоре больницы, куда меня привезла скорая, слова анестезиолога, обращённые ко мне перед тем, как на лицо ложится маска. Пробуждение. Вязкое, как моя кровь, что залила «Мустанг». Я приходил в себя несколько раз, но слабость была такой силы, что утягивала меня обратно в забытьё, а я не смог с ней бороться. Казалось, там, в темноте, что так манила, я мог бы отдохнуть, но меня выплюнуло из неё в суровую реальность.
Когда я пришёл в себя, то сообразил, насколько всё плохо, уже по одному скорбному выражению лиц врачей. Они заверяли меня, что, с учётом аварии, я легко отделался. Всё могло быть гораздо хуже и мне повезло. Ещё пара сантиметров, и тазобедренная кость раскрошилась бы в пыль. Не попади в ту ночь я в руки опытного хирурга, который сумел собрать мою ногу по кусочкам, меня могла бы ждать ампутация. А так, пока, по их прогнозам, мне светит длительное восстановление. Но то, что они отказались от дальнейших прогнозов, говорило мне лишь об одном – они не могут дать гарантию, что я вернусь к нормальному образу жизни, не то что к спорту.
Я ненавидел ожидание. Всё моё прошлое до аварии связано со скоростью, движением и риском. И вот сейчас единственное, на что я способен, – это ждать и пялиться в потолок, не зная, как в итоге срастутся кости и связки. Существование с тростью вместо жизни с клюшкой – это мне грозит?
Учитывая характер травмы, в НХЛ меня поместили в долгосрочный травмированный резерв. Шансов, что я приму участие хотя бы ещё в одной игре этого сезона, не имелось.
– Айс.
Голос друга вывел меня из горьких дум, и я перевёл на него взгляд, испытывая к нему острую ненависть. Какой бы крепкой ни казалась наша дружба, но теперь я не уверен, что она сможет пережить моё поражение и предстоящий спортивный триумф Дентона. Мы играли в одной команде, были товарищами и соперниками одновременно, хотя каждый из нас занимал своё в ней место. Мысли чёрные, едкие и гадкие проникали в сознание. Я поморщился, точно это могло их стереть, испытывая стыд за проявленную слабость.
Кого-либо из членов семьи я видеть категорически не желал. Каждый из них нашёл бы повод обрадоваться, увидев меня прикованным к койке, а сейчас у меня не было сил бороться с ними. Поэтому, когда новости просочились в прессу, я попросил отца позаботиться о том, чтобы никто из родственников сюда вдруг не заявился. Но в моей палате регулярно появлялись члены команды и тренер. С последним мы обсудили сложившуюся ситуацию, но помочь он мне ничем не мог, кроме ободряющего слова. Поэтому я отлично понимал, что всё сказанное в этих стенах не более чем лицемерный страх перед правдой о моём сумрачном будущем.
– Чего тебе?
– Так и будешь утопать в жалости к себе? – интересуется Люк, и я сожалею лишь о том, что не могу сейчас дотянуться до костылей и снести ему башку. Пока лежал в госпитале, тысячу раз успел подумать о том, что моё сегодняшнее состояние – это наказание за собственное мудачье поведение.
