Мне было мало услышать, что Богдан тот самый бандит. Я бы не поверила этим словам, вероятнее всего, смогла бы себя убедить в обратном, обмануться, ведь так куда проще жить – в неведении. Но, когда увидела Стрелка в действии, стало очевидно, что никакой ошибки быть не может. Мальчик из обеспеченной семьи, лучший студент выпуска, подающий надежды юрист, выдающийся спортсмен с множеством наград и опасный преступник в одном лице. Слишком много граней для одного человека. Я поняла, что за свою недолгую жизнь так и не научилась разбираться в людях, а после знакомства с Богданом, возможно, сей опыт у меня и не появится.
Отец со злостью рассказывал, что этот бандит, член преступной группировки, наводившей ужас на город, не допустил за время своей «карьеры», чтобы его физиономия стала известна органам. Я слушала эти вечерние сводки рабочих будней подполковника милиции за ужином, как внемлют дети сказкам про злого Серого Волка, который может утащить тебя в лес за непослушание. Но ведь я была хорошей девочкой, за что?
Отчаявшись найти свой сотовый телефон и подозревая, что Богдан захватил его с собой, я присела на пару минут отдышаться и подумать, какие имею варианты. А их было ничтожно мало.
Ну ведь неспроста никто кроме его собратьев по оружию не знает, кто такой Стрелок, вероятно, тех обывателей, кто в курсе его личности, он просто убирал. Мне не хотелось проверять, сколько в Скуратове осталось того студента, которого я когда-то встречала в коридорах университета, есть ли там ещё гран человечности, поэтому, в моем случае, единственно верным решением будет бежать. Когда мы ехали к лесному домику на автомобиле, мне отчего-то показалось, что шоссе совсем недалеко, а может, это было из-за того, что Богдан одним своим прикосновением ввёл меня в гипнотический транс и я успела забыть обо всём на свете. Я так рассчитывала, что смогу дотемна выйти к дороге, поймать попутку и вернуться в город, но моим чаяниям не суждено было сбыться.
Этот лес напоминал мне жуткий лабиринт, я плутала по нему, но спрятанные под толстым снегом, по которому ещё не ступала нога человека, тропы вели меня всё время в одном и том же неверном направлении – ходила я по кругу. Ноги уже не слушались, сил не было, есть хотелось дико, а взять из дома провизии в путь мне ума не хватило. В какой-то момент моё отчаяние достигло апогея, и я просто сползла на землю под деревом, зарывшись в снег, как в одеяло, и ждала, когда волки придут грызть мой бок. Но волк пришёл и спас меня.
Как бы я ни злилась на него, как бы ни испытывала отвращение к его виду деятельности, но, вновь поймав его взгляд, я с радостью забыла обо всём. Обнимая Богдана, я ощущала дрожь, проходящую сквозь его тело, и, когда я осознала, насколько он был напуган моим отсутствием, странное, необъяснимое чувство захватило меня с головой, окунуло в бездну безграничной радости и оставило в ней тонуть. На короткий миг моё сознание оказалось полностью выведенным из строя и мне стало совершенно безразлично, кто такой Скуратов, он бандит или просто парень, в которого я влюблена. Была влюблена когда-то.
Выбежав из ванной комнаты, после того как меня вернули в тёплое убежище дома, я встала как вкопанная, рассматривая широкую спину молодого человека, перевернутым треугольником сужающуюся в талию и узкие бёдра, на которых низко сидели джинсы. В сотый раз в голове я сравнила Богдана и Игоря, и высокая фигура первого снова одержала победу.
Он стоял в какой-то скрюченной позе, и моё восхищённое сознание не сразу обратило внимание на квадратный пластырь, на котором отчётливо выступали пятна крови. Стоило Скуратову повернуться лицом, дыхание и вовсе остановилось где-то в горле, на вдохе, заставляя меня задыхаться, пока я изучала большую татуировку в виде волка, берущую начало от запястья, поднимающуюся к плечу и уходящую на грудь. Тело животного состояло из ничего не говорящих мне символов, а вот морда с раскрытой пастью в хищном оскале, казалось, оживала на торсе при движении мышц, настолько реалистично её изобразил художник.
Я осознала, как глупо и потешно выгляжу, лишь когда Скуратов меня поддел, а до этого момента с открытым ртом и едва не капающей на пол слюной любовалась лишённым грамма жира, атлетически сложённым, почти совершенным мужским телом.
Должно быть, Богдан решил, что я слабовольное создание, стоило мне признаться, что я не могу поднять на него руку с иглой. Ему невдомёк, что мне от одной мысли о той боли, которую я ему причиню, делалось дурно до тошноты. Но его рана разошлась из-за моей попытки бегства, едва не приведшей к печальным последствиям, а значит, я и должна сделать всё, чтобы он выздоровел.
После «операции», обессилев, он уснул. По крайней мере, я очень хотела верить, что Богдан не находился в бессознательном состоянии. Укрыв его, я сидела рядом с ним на постели, время от времени проверяя, не поднялась ли у молодого человека температура, и украдкой изучала его татуировку. Как изголодавшаяся, дорвавшаяся до вожделенного тела самка, впитывала в свою память его образ, понимая, что ещё не скоро в моей жизни появится индивид, которым можно любоваться как созданной согласно золотому сечению скульптурой.
К утру меня всё же сморил сон.
Почувствовав на веках режущие холодные лучи солнца, я нервно, испугавшись, что за это время состояние Богдана ухудшилось, поднялась. Казалось, молодой человек за всю ночь не произвёл ни одного движения. В той же позе, закинув руку за голову, он лежал, когда я умудрилась отключиться. Я склонилась над ним, вглядываясь в безмятежное лицо, с разгладившейся меж бровей морщинкой. Вроде спит. От его тела исходило тепло, как от печки, и я коснулась его лба губами, как это делала мама, проверяя в детстве мою температуру. Жара нет. Выдохнула, не в силах признаться самой себе, что просто хотела до него дотронуться. В этом уединении, когда кажется, что в мире никого кроме нас нет, я понимала, что иной возможности вот так, на расстоянии вытянутой руки, понаблюдать за спящим хищным зверем мне не представится. И с замершим в груди сердцем изучала длинные изогнутые ресницы, на зависть любой девчонке. Набравшись смелости, стянула немного простыню вниз, чтобы проверить закрытую пластырем рану.
При дневном свете смотреть на его полуобнажённое тело оказалось ещё опаснее. Во рту пересохло, дыхание стало рваным, поверхностным, а пульс участился, пока считала кубики на прессе и рисунок родинок, представляя, как соединила бы их языком. Любопытство подстёгивало опустить одеяло ещё ниже. Туда, куда ведёт путь дорожка волос от пупка к чёрным боксерам, которые вчера успела досконально изучить, пока штопала раненого. Больной пошевелился, согнув ногу в колене. Замерла, а затем выдохнула, радуясь, что не застигли на месте преступления. Я убеждала себя, что это лишь небольшая исследовательская миссия во благо человечества в единственном лице. Моём лице.
Придвинулась чуть ближе к нему, чтобы внимательнее изучить символы, покрывающие руки. Только вот взгляд как примагниченный стремился туда, где под одеялом спрятана часть тела, беспокоившая моё сознание. На секунду стало не по себе, и я воровато посмотрела на лицо Богдана. Нет, показалось. Спит.
Судорожно облизываю губы и стягиваю одеяло нечаянно ниже, чем планировала. Просто научный интерес. Ничего более. Я только посмотреть. Как в поликлинике в длинной очереди из старушек, хочется оправдаться тем, что мне нужно заглянуть к врачу на секундочку – спросить.
