– Как жаль, что ты не сдох там, за решёткой. Ты даже не представляешь, как я желала этого все минувшие годы, – шиплю ему в лицо ядовитой змеёй, мечтая увидеть в его взгляде отголоски моей боли.
И если секунду назад передо мной стоял делец, решивший, что он купил мою душу, то теперь меня держит в лапах бандит, которому ничего не стоит пустить мне пулю в лоб. А лучше в сердце.
Богдан разворачивает меня так, что моя задница прижимается к его письменному столу, и, глядя мне в глаза, по одной расстёгивает пуговицы на моей белой хлопковой рубашке. Из пальцев выскальзывает сигарета и падает на пол, а я мечтаю, что случится пожар и всё это закончится.
– Я тебе сейчас напомню, что значит жалеть о том, что я не сдох, – уверяет до жути спокойно, и единственное, о чём я жалею, это о неумении вовремя прикусить язык.
Я и двенадцать лет назад его не знала, а теперь и подавно, поэтому у меня возникают совсем не радужные перспективы. В голове звучит хор мужских голосов, пропевающий «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», в тот момент, когда я ударяю по яйцам Богдана, не ожидающего такой подлости от меня, и бегу в направлении выхода. «Слабо ударила, недостаточно, чтобы оставить его дезориентированным», – думаю я в ту самую секунду, когда он настигает меня и валит на пол.
– Всё, ты доигралась, – зло произносит Скуратов, перевернув меня на спину и оседлав. Он сжимает мои запястья одной рукой, а другой рвёт оставшиеся пуговицы на рубашке.
Смотрю на него одуревшими от страха глазами. Я не хочу так.
– Богдан, пожалуйста, не надо. Только не так, – пытаюсь увещевать его, замерев и прекратив сопротивляться. Лишь бы он взглянул в мои глаза, но его взгляд направлен в вырез моей распахнувшейся рубашки к телесному бюстгальтеру из тонкого кружева. Я не собиралась раздвигать перед ним ноги, но в красивом белье всегда чувствовала себя увереннее.
– Мне плевать, чего ты хочешь, Ульяна, но ты если просишь о времени, то придётся за него заплатить, – он всё же возвращает взгляд к моему лицу, и я чувствую, что он вовсе не шутит. Эрегированный член так натягивает ткань его брюк, что я почти могу рассмотреть очертания головки. Я вновь начинаю извиваться, потому что меня вовсе не радует заниматься сексом с тем, кому не нужно на это моё согласие. У нас с ним не выходит ни по-хорошему, ни по-плохому, и я понимаю, что буду биться до последнего.
Мои чиносы довольно свободные, ему достаточно только расстегнуть пуговичку и потянуть собачку молнии вниз, и он легко справляется с этой задачей, а виляние моего зада скорее упрощает избавление меня от одежды, чем наоборот.
Богдан изучает меня голодным взглядом, оставляя на моей коже жаркий след. В какой-то странной, угрожающей ласке он проводит костяшками по моей покрытой румянцем щеке, спускается к шее, обхватывая её пальцами, и сжимает. Я сглатываю слюну, и это приносит мне болезненный дискомфорт. Он смотрит так, словно хочет сомкнуть пальцы сильнее и придушить меня, и будто борется внутри с этим желанием.
– Давай, – хрипло подстёгиваю его, – ты же хочешь избавиться от меня. Сделай это.
– Ты мне больше нравишься живой, – саркастически ухмыляется и наклоняется ко мне, не отпуская захвата, накрывая мои губы своими в жадном, алчном поцелуе, от которого исходит потребность подавить меня, навязать свою волю. И насколько мне сладко ощущать его губы и тяжесть тела на себе, настолько же горько понимать, кто он и что ему нужно от меня. Моё тело хочет его каждой клеточкой, а мозг отвергает.
Какое-то время я не шевелюсь, лежу под ним замерев. А затем отвечаю на этот поцелуй, вступая в игру с его языком, на мгновение поддавшись собственным желаниям, но стоило ощутить, как он расслабляется, посчитав, будто выиграл схватку, я кусаю его за нижнюю губу, которую секунду назад посасывала. Смыкаю челюсть до тех пор, пока не чувствую кровь на языке, и только после этого, довольная, отпускаю.
– Сука, – он отрывается от меня, и я в извращённом веселье изучаю следы своих зубов и струйку крови в месте их отметин.
– А ты мне нет.
– Помню, Бэмби, помню, что ты бы хотела, чтобы я сдох. Не повторяйся, – произносит и, не отводя от меня глаз, расстёгивает свои брюки, словно хочет показать, как именно он намерен меня наказывать за эту шалость.
В голове мелькает мысль, что он мог бы и не трудиться, одеваясь после массажа. Я сглатываю, когда вижу, насколько он хочет меня, пытаясь заглушить в себе странный, неуместный восторг. Член ровный, увитый прожилками вен, направлен в мою сторону. Ловлю себя на мысли, что хочу взять его в рот, провести языком по его основанию, сжимая ладонями, как любимую игрушку, с которой давно не игралась, и потереться об него щекой.
Я так была погружена в эту фантазию, что вырвалась из неё, лишь когда Богдан потянул мои трусики вниз и спустил их по ногам. Он сделал всё быстро, ловко, будто последние годы только в этом и тренировался. Впрочем, не сомневаюсь, что так и было. Скуратов замирает, и я ловлю направление его взгляда, который устремлён на низ моего живота, и до меня только сейчас доходит, что ему отлично виден тонкий след от кесарева сечения в лучах солнца. Возбуждение, в котором я бултыхалась, как утопленница в пруду, схлынуло, оставив после себя горечь.
Богдан смотрит на шрам странно, сцепив челюсти, и проводит по нему подушечками пальцев, едва касаясь, а я пытаюсь понять, что за мысли крутятся в его голове. Думал ли он, вспоминал о нашем ребёнке, или для него он ничего не значил.
Я пробую отползти, пока Скуратов пребывает в трансе, и переворачиваюсь на живот, намереваясь успеть добраться до двери. Представляю, как буду выглядеть в глазах его секретарши и сотрудников с разорванной рубашкой и без трусов.
Нет, конечно, было глупо надеяться, что я смогу отсюда выбраться, пока Богдан не получит желаемое. Он хватает меня за волосы, резко останавливая, отчего с моих губ срывается крик боли, и тянет на себя, так что я, в потребности ослабить хватку, тут же встаю на колени и ищу руками его руку, причиняющую мне страдания.
– Богдан, отпусти! – кричу и заглатываю в лёгкие ещё воздуха, чтобы позвать на помощь.
– Кричи сколько хочешь, здесь отличная звукоизоляция, – лишает последней надежды и кусает в плечо, как животное перед случкой. Он стоит также на коленях позади меня, и я ощущаю, как горячий, наполненный кровью пенис трётся о мои ягодицы, пока руки Богдана шарят по моему телу, будто он знает, что всё, что сейчас происходит – это воровство. И он вновь пытается украсть моё тело и остатки души.
Я не намерена отдаваться и заниматься с ним сексом по его желанию, ничего не стоит того, чтобы расплачиваться собой, даже то время, о котором я просила. Но эта мысль быстро испаряется из моей головы, когда он сжимает мою грудь, оттягивая сосок. Больно, остро и невыносимо приятно. Я дышу коротко, судорожно, через раз, почти задыхаясь, чувствуя его прикосновения и запах его кожи: древесный, с оттенками табака и сандала. Он дурманит и дезориентирует меня. Мой мозг будто коротит, электрического напряжения в проводах недостаточно, чтобы он нормально работал. И полностью отключается, когда его рука опускается к промежности по клитору и половым губам.
