— Что тогда? Ты ведь очень красивая.
— Видишь ли, мой маленький неуклюжий льстец, — нерешительно замялась Соня, — у меня на это не было ни времени ни желания. Женщиной ведь нужно любоваться, сынок, её следует разглядывать, причём влюблёнными глазами, но мужчины, к сожалению, об этом ничего не знают. Максимум на что они способны, так это любоваться собой, особенно после того, как с грехом пополам исполнят мужские обязанности. И это ещё, заметь, при благоприятном стечении обстоятельств, то есть если, к примеру, не обвалился курс рубля, никто никого не взорвал в прямом и переносном смысле, ну и тому подобное, что бывает крайне нечасто. А, сынок? — подмигнув, поинтересовалась Соня.
— Мама, я очень извиняюсь, но твои разговоры могут пагубно сказаться на моём юношеском восприятии жизни, — заключил довольный Серж, при этом сладко растянувшись на соседнем диване.
— А ты не находишь ничего, к чему следовало бы прислушаться?
— Как будто нет, — отозвался Серж бесцветным голосом.
— Забор, — неожиданно сказала Соня, уставившись в пустоту потускневшими стеклянными глазами.
— При чём здесь забор? — не понял мать Серж.
— Замужество — это забор, — задумчиво сказала Соня, — длинный, скучный чеховский забор, утыканный гвоздями, от которого хочется убежать. Кроме того, — добавила она будто опомнившись от неприятного наваждения, уже иным, своим обычным, несколько игривым тоном, — кроме того, у многих женщин замужество вместе с узаконенным счастьем, с обязательной любовью, то есть с любовью, строго вменённой в обязанность, вызывает то ли мигрень, то ли физическую усталость с чесоткой, то ли всё это вместе взятое. Сейчас уже и не припомню.
— Не верю. Не ехидничай, ты так говоришь, чтобы отвязаться.
— Не верю, — передразнила его Соня, при этом стараясь мило улыбаться. — Тоже мне, подумаешь, Станиславский выискался! Может быть, Сержик, мне бы и хотелось, чтобы меня любили, но любили такой, какая я есть, и не навязывали отрицательную оценку самой себя, любили, принимали, а не досаждали и не судили без малейшего снисхождения, как верховная власть, будто бы имеют на это право. Так ведут себя с женщинами исключительно умные мужчины, а ум — это очень привлекательно, гораздо более привлекательно, чем смазливая мужская мордашка или упругие ягодицы. И если бы я повстречала такого, то… как знать, как знать… Словом, в этом смысле мною никто не заинтересовался, и судьба распорядилась так, что рядом со мной не оказалось человека привлекательного во всех отношениях, чтобы в него могла влюбиться я. Впрочем, чего уж там скромничать, в определённые моменты жизни мужчины вполне способны оживлять атмосферу.
— Мужчины тебя не понимали, не улавливали твоих желаний?
— Понимали! Скажешь тоже. Да что они вообще могут узреть своим подслеповатым умом? Их ум способен различать лишь очертания форм, как слабовидящие глаза, но видеть цвет им уже не дано, а что уж тут говорить об оттенках женских чувств и желаний.
Софья Павловна пыталась быть рассудительной и в меру сдержанной, чтобы не сказать лишнего и не сожалеть потом о поспешно сказанных словах. Соня намеренно не хотела говорить слишком много правды, понимая, что для сына она, эта правда, может оказаться болезненной, а она его слишком любила, чтобы причинить боль, но и лгать ему ей вовсе не хотелось.
— Видишь ли, скажу тебе по секрету, — откинув голову на своей любимой софе, совсем как в юности, то есть без боязни повредить причёску, и полуприкрыв глаза, но не выпуская из рук хрусткий фужер, Соня продолжала, — мужчине гораздо проще унизить или оскорбить женщину, указать ей на её недостатки, чем просто сделать так, чтобы её лицо как можно чаще озарялось счастливыми вспышками. Увы! Догадываюсь, ты уже достаточно осведомлён об этом, и не понаслышке. Об этом говорил ещё Достоевский. Впрочем, что это я несу?! Какой Достоевский?! Кто его сейчас читает?
— Кто-кто? Кто-то, представьте себе, мамаша, и почитывает. Может быть, без вашего затяжного восторга, однако почитывает, — театрально заговорил Серж. — Все и так прекрасно знают, что унижение человеческого достоинства — это любимая тема вашего любимого Достоевского, и герои у него сплошь страдают психическими заболеваниями, там, где надо, и там, где не надо. Их бы всех, мамаша, для начала показать доктору-психиатру, так что не всем дано этим восторгаться… Сколько можно об этом говорить. А ты, Софья Павловна, ну не занудствуй, прошу тебя, и не опускайся ты до избитых, затасканных фраз. Не люблю, когда ты превращаешься во всезнайку и ни с того ни с сего начинаешь шаблонно умничать, — попытался предостеречь мать Серж, но Соня предпочла на мгновение его не расслышать.
Она лишь укоризненно посмотрела на Сержа, на его простодушную грубость, но в целом осталась вполне довольна его попыткой поддержать разговор, пусть и в несколько резкой форме. Конечно, он не библиофил, но если что-то читает, то это уже неплохо. Соня решила пока не возвращаться к литературным истеричным женским персонажам Достоевского, таким милым, так болезненно заламывающим руки, не затрагивать и не приводить в пример мужские — очаровательные, пусть и с явными признаками психопатии, — а поговорить о запретной теме в их семейных отношениях, то есть о женщинах, его женщинах, бывших и действующих.
— Что ты знаешь о совместной жизни с женщиной?
— Мне ещё рано об этом думать.
— Не приведи бог, тебе, Серж, познать, что значит жить с женщиной в пустоте, в пустоте, которую ты же сам с ней разлил, размножил, возвёл в правило. От такой жизни всё переворачивается с ног на голову, начинаешь бояться людей, мира, самого себя, своих собственных мыслей и поступков, перестаёшь всему доверять. И Милена, царствие ей небесное, Серж, и Петровская — это такие женщины… хоть я нисколько не сомневаюсь, что они читали и Достоевского, и не только…
После неделикатного упоминания о его женщинах Серж гневно сверкнул глазами на мать, словно соприкоснулся с молнией, неодобрительно вздохнул, но тем не менее сумел промолчать, правда успев подумать о том, какая всё же убийственная для мужчины вещь — женские рассуждения. Лучше бы их и вовсе никогда не слышать.
— Впрочем, прости-прости, я отступила от заданной темы, — поспешила исправить своё вторжение Соня, поняв, что разговора не получится. Она пристально разглядывала Сержа в его старом домашнем чёрном свитере, который придавал ему вид романтического влюблённого и одновременное сходство с фавном. Не мудрено, что некоторые дамы им интересуются.
У Сержа вокруг рта сложились крохотные складки, в которых чувствовалась нежность к матери. Ему не всегда удавалось различать, когда Соня лжемудрствует, пытается пустить пыль в глаза, а когда она настоящая, где показное глубокомыслие, а где подлинность, где зерно её жизни. Неужто в этих пустых пафосных разговорах? Вполне возможно, Соня — большая любительница игры в устаревшие слова. Да это и неважно. И если бы он узнал, что именно Соня отравила Милену, то, кажется, не сильно бы удивился. Но в одном он был уверен, в том, что сейчас она попросит его включить элегию Шопена или симфонию Бетховена и вновь наполнить фужер золотисто-жёлтым напитком. Софья Павловна торжественно улыбнулась и протянула Сержу опустевший бокал:
