По этой причине человек всегда искал смысл жизни, отвечающий трем критериям: 1) вневременность, неразрушимая вечность контекста; 2) абсолютность, всеохватность этого контекста равного мирозданию как таковому; 3) возможность непосредственного личного и формирующего участия в судьбе мироздания. Этим критериям худо-бедно удовлетворяют некоторые религии, обещающие вневременность последствий наших поступков, бессмертие души и большие перспективы личного роста. Посулы эти, с одной стороны, невероятно наивны и высокомерны. Но что более важно, они содержат в себе неснимаемое логическое противоречие, и даже если бы все три критерия были удовлетворены, это ничего бы в проблеме не поменяло.
Как мы помним, элемент обладает смыслом внутри системы, лишь если она сама имеет смысл в контексте большего порядка. Это открывает путь к осознанию, что как только мы, расширяя масштаб исследования, достигаем абсолютного контекста, то есть всего мироздания в целом, оно оказывается смысла лишено. Нет ничего, во что бытие как целое было бы вписано, оно в самом буквальном смысле «ни для чего не существует», и его тотальная бессмысленность охватывает все системы низшего порядка.
Хотя это звучит парадоксально, но считающаяся эталоном осмысленности Вселенная с разумным творцом и Богом является таковой не в большей мере, чем любая иная. Это вообще не имеет ни малейшего значения с точки зрения обсуждаемой проблемы. Мы либо попадаем в ситуацию, где тотальное множество не имеет ничего вне себя и потому лишено смысла вместе со всеми входящими в него элементами, либо утверждаем бесконечность Вселенной с regressus ad infinitum и тем же результатом.
Понятие смысла жизни в его традиционном понимании само не имеет никакого смысла. При всяком последовательном рассмотрении оно тотчас схлопывается под весом собственной алогичности и уничтожает себя. Человеческое желание иметь не просто абсолютное значение, но нечто даже превышающее его, понятно и трогательно. Оно является выражением бесконечной по своим аппетитам энергии желания, энергии воли к власти, бурлящей в нем, как и во всем вокруг. Подслеповатая и буйная, она нуждается в руководстве и уразумении, и в этом вопросе не меньше, чем в других. Человеку и его деяниям не даровано личного бессмертия – все непременно будет перемолото на жерновах времени до неузнаваемости. Но даже если бы мы и обрели этот сомнительный дар вечности, плоды его показались бы горьки.
Смысл всякого частного бытия, таким образом, имеет только относительный характер и в масштабе целого полностью улетучивается. То же, каково его содержание, какова роль индивида во вмещающих его контекстах, зависит от позиции, которую мы занимаем по одному коренному вопросу. Мы можем допустить, как это делало человечество на протяжении большей части истории, что существует некая привилегированная и вневременная форма бытия, нередко называемая или Богом, или богами, или Абсолютом. Она ниспускает нам свои заветы и задает содержательный критерий ценности и относительного смысла – довольно конкретный набор целей, правил и предписаний.
Мы можем, с другой стороны, проявить обоснованное сомнение в существовании такой инстанции и тем более в ее заинтересованности формулировать должностные инструкции. Тогда мы замечаем, что всякое сущее обладает равным онтологическим статусом перед лицом времени, и наши поиски останавливаются не на предполагаемом привилегированном сущем, а на том, что по естественной склонности интересует нас более всего – на нас самих. Исследовав собственную природу, мы обнаруживаем ориентир внутри, а не вовне. Мы устремляемся к раскрытию этой природы в ее полноте и понимаем затем, что между «внутри» и «вовне» нет сущностных различий, ибо природа всего едина. В этом случае критерий ценности и смысла является уже не содержательным, но формальным. Он лишен подробных черт и представляет собой некое предельно общее уравнение, эту глубинную природу отражающее, в переменные которого подставляются специфические обстоятельства и задают рисунок нашей жизни.
Творчество и смысл жизни
Таковым уравнением является принцип творчества, о сущности которого еще пойдёт речь подробнее. История человечества показывает, что именно созидательная деятельность всегда была общим знаменателем смыслов, формулируемых разными эпохами и культурами, пускай нередко ее конкретные ориентиры были основаны на заблуждениях. Как и все прочее, установка на творчество нуждается в тонкой корректировке, и в первую очередь необходимо понимать, что последнее не представляет собой непременно сочинение поэм или возведение соборов.
Творчеством является любая целенаправленная деятельность с накопительным эффектом, в которой наши замыслы получают последовательное воплощение. Оно увеличивает степень организации материи или меняет ее структуру в соответствии с новым планом. Это может быть починка покосившейся полки, приведение в порядок внешнего вида, изучение нового навыка или создание своей компании. Важно лишь не ограничивать себя задачами ощутимо ниже своих способностей и не прерывать естественного прогрессивного движения.
Отказываясь от ориентации на созидание, человек становится проводником противоположного начала. Потребление и разрушение, энтропия и стагнация, разложение – известное во многих формах и под многими именами, оно представляет собой понижение степени организации материи, разрыв и распадение структуры. Это та же самая фундаментальная стихия, однако в отрицательном режиме работы.
Она необходима и неизбежна, поскольку так происходит устранение препятствий, расчистка пространства для творчества, накопление и восстановление сил. Но когда разрушение, потребление и застой превращаются из инструментов творческого процесса в само содержание жизни, они оказываются губительны для индивида и общества. Не высвобождая свой созидательный потенциал, человек восстает против самой квинтэссенции бытия, того самого несомненного источника ценности и смысла, что мы обнаруживаем во всем сущем.
Альбер Камю некогда заметил, что «творить значит жить вдвойне»[11]. Слова прекрасные, но, пожалуй, здесь изрядное преуменьшение: творить и значит по-настоящему жить, во всяком случае, для человека. Созидание – это ключ к великой Триаде нашего бытия: оно отпирает высшие сферы счастья, лишь оно наполняет существование настоящим чувством осмысленности и оно, разумеется, тождественно продуктивности. В потреблении и при постановке перед собой столь малых и неамбициозных целей как накопление и растрата имущества, мы забираем только крохи со стола жизни. Мы расписываемся в бедности своего воображения и наглухо заколачиваем для себя двери к высшим возможностям собственного бытия. Это вовсе не моральная проповедь, но просто констатация устройства человеческой психики, которая восходит к глубинной природе жизни как таковой и в конечном счете к неживой материи, из коей эта жизнь некогда возникла.
Лишь творчество, которое одновременно есть любовь (ведь нельзя по-настоящему творить, не любя, и нельзя любить, не творя), способно дать нам то, что нам нужно. Отказом от него мы обкрадываем себя, становясь собственной тенью. Только вкладывая себя с любовью в некое значимое дело, мы растем сами, воспитываем себя и своим примером тех, кто вокруг нас. Только вкладывая, мы по-настоящему получаем. Делая содержанием своего существования потребление, то есть уничтожение, берясь за малые задачи, мы встаем на службу энтропии и сами оказываемся ее преждевременными жертвами – не двигаясь вперед, мы неизбежно откатываемся назад. Как гласит известное латинское изречение, non progredi est regredi, отсутствие прогресса – это регресс.
