I. Будда: пребывание в потоке трансформаций
Первым, кто распознал единство жизни и смерти и положил его в самое основание духовной практики, был Будда. Он выделил у реальности три фундаментальные характеристики. Во-первых, это непостоянство: стремительная смена и перетекание элементарных психофизических состояний. Во-вторых, безличность: нет никого, кто эти состояния бы переживал, нет цельного и неизменного субъекта, только условное представление о его существовании, возникающее время от времени наряду со многими другими. В-третьих, страдание: иллюзорный субъект, цепляясь за уносящиеся прочь или еще не возникшие феномены, испытывает мучительную неудовлетворённость. Нельзя ничего сделать с непостоянством и безличностью, однако страдание можно преодолеть. Для этого требуется осознать и принять неизбежность первых двух фактов и слиться с ревущим потоком перемен, не сопротивляясь ему.
В древнегреческой мифологии сохранилась история о Протее, божестве непостоянства и изменчивости водной стихии, могущем принимать любое обличие по собственному желанию и непрестанно преображающемся. Человек представляет собой плоть от плоти этого божества – он никогда не тождествен себе ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем, но есть сама проходящая сквозь время способность к трансформациям. Удержать те или иные состояния, чувства, места, людей и приобретения не проще, чем удержать руками ветер. Хотя порой кажется, что это удалось, занятие это обречённое и бессмысленное. Мы должны принять себя тем, чем мы и являемся – стихией трансформации, и это снимет бессмысленное страдание и страх, порождаемые трением наших заблуждений об эту основополагающую истину. Неся непрерывную смерть, трансформация дарит и непрерывное рождение – возможность проживать множество жизней вместо одной, увидеть мир разными глазами и ракурсами и примерить на себя новые роли.
II. Ницше: управление преемственностью мгновений
Мы не должны сопротивляться метаморфозам, и тщетна попытка уцепиться за них или остановить их бег. Каждый новый миг рождается в огне, только что поглотившем миг предыдущий, однако становясь прошлым, он не исчезает вовсе. Перед смертью он успевает передать эстафету дальше и сохраниться в нас в свернутом и преображённом виде, под действием того, что немецкий философ Гегель называл «снятие» (Aufhebung): одновременное отрицание и сохранение в преодоленной форме.
Все эти рассыпающиеся мгновения и чередование элементарных психофизических состояний, из которых состоит всякая жизнь, связаны причинно-следственными связями и передают друг другу энергетический заряд, прежде чем рухнуть в бездну времени. Какой именно заряд мы передаем в будущее и в каком количестве в значительной степени находится в нашей власти. Проживая текущее мгновение тем или иным способом, мы определяем характер следующего и образуем линию преемственности, создаём условную цельность собственного бытия.
Важно при этом понимать, что как величина этого наследства, так и его конкретное содержание всегда различны, и наш главный интерес состоит в том, чтобы научиться управлять процессом передачи. Мы должны научиться так пребывать в настоящем, чтобы создавать условия для его новых благих рождений. В качестве простого примера: те удовольствия жизни, которые лишь приятны и почти лишены продуктивного содержания, тают безвозвратно, передавая в будущее лишь тусклые мысленные миражи.
Они как будто и не существовали вовсе, подобно съеденному год назад обеду. Их наследство очень невелико, а нередко бывает разрушительным, создавая растянутый на большие временные отрезки негативный причинно-следственный заряд. Напротив, те радости, которые оказывались одновременно и полезны, пребывают с нами через свои результаты, тем, как они меняют нас и внешние обстоятельства жизни. В своих черновиках (лето 1878 г.) Ницше лаконично резюмирует это в следующей записи, некогда хорошо и надолго запомнившейся мне:
«Полезное стоит выше приятного, так как оно косвенным образом достигает приятного, причем на длительное время, а не на мгновение, или же стремится создать базис для приятного, например здоровье».
Конструктивные виды деятельности прошлого, и в первую очередь очищение и настройка своего сознания, обладают мощным накопительным эффектом и присутствуют через него в настоящем. Они в некотором смысле противостоят силе времени и представляют собой ниточку преемственности, на которую нанизаны наши множественные личности, вереницей уходящие вглубь минувших лет. Если немного перефразировать Эпикура, удовольствия бывают приятные и полезные, приятные и бесполезные, приятные и вредные. Не стоит впадать в максимализм и думать, что следует стремиться к исключению последних двух видов. Для них всех, несомненно, есть свое время и место. Искусство состоит в отыскании должной меры, гармоничного баланса между ними, и приоритет, несомненно, должен быть отдан первому типу, так как лишь они обладают выраженным творческим потенциалом и способностью передавать положительный заряд на последующие стадии процесса трансформаций.
Строго говоря, мы, конечно, не унесем с собой в будущее ничего, так как сами будем уже другие, и пропадет не столько собственность, сколько собственник. Тем не менее мы можем сделать это будущее и развернутый в нем момент или лучше, или хуже, позаботившись о том, какое наследство будет туда передано. Предательство себя и своих творческих инстинктов, слабость и расхлябанность лишают текущий миг полноты и счастья, одновременно формируя движущийся вперед разрушительный причинно-следственный импульс. Напротив, верность своим высшим возможностям и работа над собой этот миг наполняют и вместе с тем меняют ко благу сам процесс претерпеваемых нами трансформаций, нашу жизнь и смерть в их единстве.
III. Хайдеггер: смерть как путь к подлинности
Люди всех веков находили разные способы примириться с так называемой окончательной смертью. Наиболее известным в западной культуре фрагментом на эту тему является следующий отрывок из наследия древнегреческого мыслителя Эпикура («Письмо к Менекею»):
«Самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют».
Не меньшую популярность имеют слова, приписываемые Марку Твену: «Я не боюсь смерти. Я был мертв на протяжении многих миллиардов лет до своего рождения, и это не причинило мне ни малейшего неудобства».
Эти риторические приемы, несомненно, остроумны, но можно взглянуть на беспредметность страха перед смертью и через призму уже изложенных принципов. С одной стороны, мы понимаем, что каждое мгновение и каждое живое существо подвергаются этой «окончательной» смерти ежесекундно. С другой же они передают вперед причинно-следственный импульс, из которого рождается новое состояние бытия. Так называемая окончательная смерть не меняет в этом отношении ничего и так же передает вперед свою гордую эстафету, из которой рождается нечто новое. Страх перед собственной конечностью и сопротивление ей порождаются когнитивными искажениями, осознание которых имеет множество преимуществ и помимо избавления от бессмысленного страдания.
