На пересечении внешних и внутренних препятствий возникают три иллюзии, три кажимости, поддержание которых сдерживает наше движение вперед.
Онтологическая кажимость
Внешние силы по своей неотъемлемой природе стремятся подчинить человека и помешать ему сбыться, не позволить ему быть, поскольку это несовместимо с ролью орудия, необходимого для воплощения их интересов. Для этого на то место, где могла бы зародиться личность, водворяется набор паразитарных идей и инструкций – формируется то, что можно назвать приоритетом внешней детерминации. Поведение человека определяется загруженными в него и некритически усвоенными ценностями, представлениями и образцами поведения.
Он проводит жизнь, реализуя программы подсаженных в него паразитов и служа их интересам, а не своим собственным, становится телом-донором, управляемым ими, даже не замечая того. Человек, заражённый идеологическими вирусами, существует не по-настоящему, а лишь условно, он есть бессильный продукт традиции, религии, общественного мнения и условностей, государства, рынка, диктатора – любых внешних влияний. Он является оптическим обманом, голограммой, то есть трехмерной проекцией чуждого начала. Лишь кажется, будто он есть – в действительности он суть тавтология.
Важно понимать, что описываемые здесь манипуляции ни в коем случае не ограничиваются действиями больших игроков политической, экономической и культурной арены. Основная их часть впитывается нами чуть ли не с рождения; таковы все базовые аксиомы нашей цивилизации и представления о «Я», свободе, смысле, истине, счастье; таковы же и ключевые ценности – жизнь, социальный успех и статус, одобрение и уважение, потребление напоказ, материальное благосостояние, семья. Наконец, даже в общении с отдельным человеком мы постоянно можем заметить попытки заронить в нас определенные идеи, вызывать определенные чувства и поступки – это все те же старания инсталлировать в нас выгодные кому-то программы, сколь бы ни были они порой малы и невинны.
Человек искренне считает своими собственными начиняющие его существо представления, привычки и алгоритмы, поскольку некритически интернализировал их. Пребывая во сне, он не сознаёт, что спит, и собственное рабство ему неведомо. Современный мир отличается от цивилизаций прошлого тем, что в своем хитроумии он прилагает все больше усилий, дабы скрыть от людей факт их зависимости и подчиненности, предельно снижая тем самым вероятность бунта. Не случайно президенты и власть имущие Нового времени, в отличие от царей и сатрапов традиционного мира, так сладко целуют детей и собак на камеры и нанимают целые штаты политтехнологов, чтобы продемонстрировать близость к народу. По той же причине главные эксплуататоры и боссы международных корпораций дружелюбно хлопают подчиненных по плечу и перешучиваются с ними, а клиент – всегда прав.
У Виктора Пелевина есть прекрасная повесть «Принц Госплана», которая действует как удар в солнечное сплетение, если пропустить ее сюжет через призму наших размышлений. Каждый человек в этой истории одновременно существует в двух реальностях. С одной стороны, он почти всегда находится во вселенной одной из видеоигр. Так, идя по улицам города, главный герой видит перед собой декорации платформера «Принц Персии»: он сражается с арабскими воинами в тюрбанах и собирает запрятанные в самых неожиданных местах кувшины с восстанавливающим здоровье зельем.
Другому при этом видится, что он наблюдает поля сражений из игры «Танки», а третий так вообще летит на военном истребителе высоко над облаками. Через этот слой, с другой стороны, просвечивает наша обычная и повседневная реальность, где людям более-менее удается общаться и взаимодействовать друг с другом, несмотря на постоянное пребывание в разных фантастических системах координат. Людям из одной и той же игры, разумеется, проще достичь взаимопонимания, и они естественным образом ищут компании друг друга, координируют усилия, делятся опытом и обсуждают пережитое.
Страшно здесь не то, что каждый человек в «Принце Госплана» принимает за самого себя какой-то фантастический персонаж, набор произвольных ментальных конструкций. Проблема в том, что весь этот набор, вся игра и сама его игровая «личность» созданы без его участия: они покорно и в готовом виде скачаны извне. Система не просто обкрадывает человека и водит за нос, поместив в одномерную модель действительности. Даже его «личность», как и та игровая вселенная, где она обитает, представляет собой чужое творение. Это блестящая аллегория онтологической кажимости: в повести Пелевина, по сути, нет индивидов, а только тавтологии, бесконечные копированные «принцы Персии» и игроки в танки. Их существование подчинено чуждым для их природы условиям, поставлено на службу инсталлированным в них играм, а потому лишено надежд на подлинные смысл, счастье и рост.
Единственный способ для человека быть, а не казаться – это самому стать гейм-дизайнером до той степени, до которой это возможно, и играть в свою игру, а не скачивать чужие. Для этого необходимо творчески собирать свою вселенную из кирпичиков внешнего опыта, вместо того чтобы забирать материал для нее огромными готовыми блоками. Каждый из них должен подвергаться нашей способностью к суждению анализу и разбору на составные части для нового синтеза впоследствии. Разумеется, попытки обрести свободу могут привести нас в конфликт разной степени остроты с силами, которые поддерживают и воплощают всеобщую зависимость.
Как справедливо заметил Иосиф Бродский в одном интервью, «человек, который внутри себя начинает создавать свой собственный, независимый мир, рано или поздно становится для общества инородным телом, становится объектом для всевозможного давления, сжатия и отторжения» (Index on Censorship, 1972 г.). Тем не менее только будучи готовыми на эти издержки (часто, впрочем, совсем небольшие) мы перестаем быть тавтологиями и NPC, трудящимися в загруженной извне жесткой и одномерной системе координат, и начинаем существовать в уникальной, живой, постоянно отстраивающейся реальности.
Социальная кажимость
«К чему бы свелось твое счастье, солнце, если б не было у тебя тех, кому ты светишь!» – говорил Ницше устами Заратустры. И кому как не нам, людям, понять великое небесное светило, ведь обычный человек, являясь создаваемой средой голографической иллюзией, сам непрерывно творит миражи и пытается напустить пыли в глаза ближним своим. Это неудивительно, ведь стремление к одобрению принадлежит к числу базовых инстинктов, оно оправданно и эволюционно, и прагматически. Наш образ, отраженный от благожелательных чужих глаз, возвращается назад возвеличенным, дарит приятное ощущение прироста силы и будто бы неопровержимо доказывает, что мы успешны и на верном пути.
Социальное одобрение есть простейший и одновременно мощнейший вектор реализации воли к власти, сильнейший наркотик, дарящий эйфорию. Все социальные маневры, сознает то индивид или нет, представляют собой разные способы повлиять на имеющийся у других образ нас самих, иными словами, суть формы позёрства и рисовки. Одни осуществляются со вкусом, другие нелепо и неуклюже, одни работают на массовую аудиторию, а другие на избранную или вовсе на одного человека. Как бы то ни было, все они в той или иной мере подчинены задаче произвести положительное впечатление.
