— А я-то как вас любил, — язвительно сощурив глаза, передразнил Миронов.
— Что значит «любил»? — вскинув брови, воскликнула женщина.
— И все еще люблю, дорогая вы моя! — Казалось, они оба получали колоссальное удовольствие от этой игры в «кто-кого перевыподколет».
— Ты мой сладкий! — подытожила она и мгновенно изменилась в лице. — Итак, ведите меня к мальчику. Витя, объясни, что ты от меня хочешь.
Миронов, ни в чем ей не уступая, также моментально переключился на работу.
— Арсений вам основу всю рассказал. У нас мальчик. Около двенадцати лет. Жертва жестокого обращения, насилия. Его пытались убить и скинули в канализацию. Он выжил. Но ничего не помнит. Сейчас наступило улучшение, но состояние нестабильное. Обморожение, ночные кошмары, истерики. Нам надо понять, что с ним произошло и чего он так боится. Но очень аккуратно.
— Поняла, — произнесла женщина с видом спецагента на задании. — Но ты же понимаешь, что для полной картины нам нужно провести не одну беседу и желательно после выздоровления мальчика. Связь между типом характера и психическими расстройствами сложна и нелинейна.
Она все время во что-то играла, в какую-то свою игру и тянула за собой всех остальных, это было неявно и не раздражало, и даже не особенно бросалось в глаза. Но внимательному наблюдателю было бы очевидно, что внутренний ребенок этой пожилой женщины примеряет на себя все новые и новые маски и бесконечно меняет правила игры.
— Нам нужно хоть что-то, от чего мы сможем оттолкнуться, — строго произнес МВД.
Они вошли в палату, и, хотя такие беседы должны проводиться с глазу на глаз, в данном случае каждый участник был важен, и все должны были услышать то, что скажет ребенок — запомнить каждое его слово, каждый его звук, взгляд или жест. Мальчик лежал тихо и, повернув голову к окну, безучастно смотрел на двор, теряющийся в темноте зимнего вечера. Сегодня он был очень спокоен и встретил входящих вовсе не испугом, а всего лишь немым вопросом.
— Здравствуй, дорогой, — произнесла единственная в палате женщина. — Меня зовут Инга Юрьевна. Я врач, клинический психолог. Мы все здесь, чтобы помочь тебе и, что самое главное, защитить тебя.
Мальчик молчал и медленно переводил взгляд с одного посетителя на другого, пока не остановился на лице Инги Юрьевны.
— А как тебя зовут? — наконец произнесла она.
— Я не помню.
— Но как-то же я должна тебя называть?
Ребенок задумался. Он не ожидал, что ему предложат выбрать себе имя.
— Пусть будет Павел, — чуть погодя предложил он.
— Хорошо. Расскажи мне, Паша… можно же я буду называть тебя Пашей?
Мальчик кивнул.
— Расскажи мне, Паша, что ты помнишь?
— Я ведь уже отвечал ему. — И он показал на Миронова.
— Мы понимаем, но нам нужно услышать еще раз, вдруг ты что-нибудь вспомнишь.
— Все, что я помню, как будто ненастоящее какое-то. Пытаюсь вспомнить, но оно все время куда-то от меня прячется. Я был в каком-то лесу, помню, что бежал от кого-то, что нас было двое, но не помню лиц, вместо них какое-то смазанное пятно. Я помню кожаные сиденья, это какая-то машина.
— Как ты оказался там?
— Я не помню.
— Где твой дом?
— От дома надо держаться подальше, — резко выпалил мальчик.
— Почему ты так не любишь дом? Это родители с тобой сделали?
— Я не помню, чтобы у меня были родители.
— А что, если я тебе скажу, что мы нашли твоих маму и папу и они скоро придут, что на самом деле ты ходил во сне и все это тебе приснилось?
Мальчик уставился на Ингу Юрьевну и через мгновение медленно, как в бреду, начал мотать головой из стороны в сторону.
Заведующий отделением сделал шаг вперед, чтобы остановить беседу, но Миронов преградил рукой ему дорогу.
— Что она делает? — произнес врач.
— Работает. Не мешайте. Все под контролем, — бросил в его сторону МВД.
Ребенок продолжал мотать головой и, наконец, собравшись с мыслями, из последних сил выпалил:
— Нет. Я не придумал все это.
— Прости, мой дорогой, за то, что задала этот вопрос. Мы не нашли твоих маму и папу. Но зато теперь я точно знаю, что ты говоришь правду. Я верю тебе. Продолжим?
Мальчик молчал.
— Ты хочешь все вспомнить?
Он, соглашаясь, кивнул.
— Тогда давай вспоминать. Ты не устал?
— Нет. Только голова болит немного. Но это в последние дни все время.
Инга Юрьевна говорила достаточно низким грудным голосом, который очень отличался от того, которым она пользовалась в беседе с Мироновым. Там это было, скорее, кокетливое щебетание, а здесь подготовка почвы для гипноза. Слова лились и растягивались. В каждой ее фразе можно было утонуть в поисках смыслов и значений. Вся ее энергия была направлена на мальчика, на работу с ним. Она завоевывала его доверие каждым произнесенным звуком, как будто обволакивая комнату и приманивая ребенка под защиту своих теплых словесных объятий.
— Как часто тебе снятся сны?
— Постоянно, — хрипло пробормотал мальчик. — Теперь постоянно. Раньше я их не запоминал. Теперь я запоминаю картинки, как фотографии из кино.
— Ты любишь кино?
— Не знаю.
— Как это? Какой фильм приходит тебе на ум, когда ты задумываешься о кино?
— Люблю про супергероев. И старые смешные комедии.
— Где ты их видел?
— По телевизору. И в кинотеатре.
— Ты раньше ходил в кинотеатр?
— Да, с друзьями.
— Что за друзья?
— Я не помню их.
— Какие игры тебе больше нравятся?
Мальчик отвечал четко и ясно. Он прекрасно помнил то, о чем говорил.
— Я любил бегать. — Он остановился, а потом как-то отстраненно продолжил: — И тогда я убежал… Но потом что-то произошло… Я оставил его, но у меня тоже не получилось.
Инга Юрьевна положила ладонь на запястье мальчика. Он вздрогнул и словно бы вернулся в реальность.
— Не нужно пока об этом думать. Не нужно. Давай я тебе немного расскажу о том, что ты чувствуешь, а ты ответишь, правда ли все это?
Ребенок кивнул.
— Когда я задаю вопрос, ты вспоминаешь картинки как будто бы из своей жизни, но не знаешь, правда ли все это. Ты не помнишь имен, не помнишь места, не помнишь лица людей. Ты просто вспоминаешь какие-то обрывочные кадры, как из кино. Это так?
— Да, — тихо промолвил мальчик. — Вы поможете мне вспомнить?
— Мы постараемся. Ты молодец. Когда я говорю мы, то имею в виду, что все эти люди тоже будут нам помогать. Сейчас с тобой поговорит мой коллега. Арсений, приступайте.
