Крестоносное движение привело к тому, что Апостольская канцелярия встала на гораздо более международную основу, чем когда-либо прежде, и это сыграло огромную роль в развитии канонического права. Если бы папы удовольствовались этими церковными плодами, у них были бы все причины поздравить себя с успехом. Но еще не пришло время для четкого отделения церковной политики от светской, а в светской политике папы перестарались и сами вырыли себе яму. Крестовый поход внушал обществу уважение, лишь когда был направлен против иноверцев. Но за Четвертым походом, целью которого на деле, а не на словах были восточные христиане, последовал поход против еретиков в Южной Франции и сочувствовавшей им знати, а за ним — поход против Гогенштауфенов, пока наконец крестовым походом не начали называть любую войну с противниками папской политики, и вся духовная атрибутика с индульгенциями и райскими наградами использовались для того, чтобы поддержать мирские амбиции Римской курии. Триумф пап, которые расправились с императорами и Востока, и Запада, в итоге окончился для них унижением в сицилийской войне и Авиньонским пленением. Священная война извратилась и обернулась трагическим фарсом.
Помимо расширения духовной гегемонии Рима, главные выгоды западного христианства от крестовых походов носили отрицательный характер. Когда они начинались, главные центры цивилизации находились на Востоке — в Константинополе и Каире. Когда они закончились, средоточие цивилизации сместилось в Италию и молодые страны Запада. Крестовые походы не были единственной причиной упадка мусульманского мира. Вторжения тюрок подорвали багдадский халифат Аббасидов, и даже без участия христиан они в конечном счете могли бы стать причиной падения египетского халифата Фатимидов. Но если бы их постоянно не донимали войны с франками, тюрки, быть может, не вписались бы арабский мир и не вдохнули бы в него новую жизнестойкую энергию и силу, не уничтожив при этом его фундаментального единства. Монгольские вторжения оказались еще более разрушительны для арабской цивилизации, и в них нельзя винить крестовые походы. Однако если бы не крестовые походы, арабам было бы гораздо легче ответить на агрессию монголов. Назойливые франкские государства были незаживающим нарывом, о котором мусульмане никогда не могли забыть. Пока он отвлекал их внимание, они не могли полностью сосредоточиться на других проблемах.
Однако реальный вред, нанесенный исламу крестовыми походами, был куда более тонким и неочевидным. Исламское государство представляло собой теократию, чье политическое благосостояние зависело от института халифов — духовных лидеров, которые, по обычаю, сменяли друг друга по наследству. Крестоносцы атаковали в такой момент, когда Аббасидский халифат был не способен ни политически, ни географически возглавить ислам в борьбе с ними, а Фатимиды, считавшиеся еретиками, не располагали достаточно широкой базой приверженцев. Вожди, поднявшиеся на борьбу с христианами, такие как Нур ад-Дин и Саладин, были героическими фигурами, которые пользовались уважением и преданностью, но все-таки они были дерзкие выскочки. Айюбиды, несмотря на все свои таланты, никогда бы не стали верховными предводителями ислама, поскольку не были халифами и даже не происходили от пророка. Для них не было подходящего места в исламской теократии. Когда монголы разрушили Багдад, это в каком-то смысле облегчило задачу мусульманам. Мамлюкам удалось основать в Египте долговечное государство, потому что уже не было законного халифа в Багдаде, а только непонятно откуда взявшиеся, поддельные потомки династии, которые содержались в почетном заключении в Каире. Османские султаны в конце концов решили проблему, самовольно объявив себя халифами. Их безграничная власть заставила мусульманский мир признать их, но это признание никогда не было искренним, ибо османы тоже были узурпаторы и не происходили от пророка. Христианство с самого начала провело различие между кесаревым и Боговым, и потому, когда средневековая концепция нераздельного политического Града Божьего рухнула, оно не лишилось своих жизненных сил. Но ислам задумывался как политическое и религиозное единство. Это единство дало трещину еще до крестовых походов, но события этих веков расширили эти трещины, так что исправить их было уже нельзя. Великие османские султаны попытались их заделать, но лишь на время. Раскол остался по сей день.
Еще более пагубно священная война повлияла на дух ислама. Любая религия, если она основана на откровении, недоступном для других, не может не проявлять некоторое презрение к неверующему. Но в первые дни своего существования ислам не проявлял нетерпимости. Сам Мухаммед считал, что евреи и христиане получили частичное откровение, и поэтому их не надо преследовать. При ранних халифах христиане играли в арабском обществе почетную роль. На удивление много ранних арабских мыслителей и писателей были христианами, и они дали исламу нужный ему интеллектуальный стимул, ибо мусульманская мысль, полагаясь на слово Божье, данное раз и навсегда в Коране, большей частью оставалась статичной и инертной. Соперничество халифа с христианской Византией не носило характера непримиримой вражды. Ученые и технические специалисты перемещались туда и обратно между двумя империями к их обоюдной выгоде. Развязанная франками священная война разрушила эти добрые отношения. На чудовищную нетерпимость крестоносцев мусульмане ответили своей нетерпимостью, которая все более ожесточалась. Человечность Саладина и его родных и потомков вскоре станет редкостью среди его единоверцев. Во времена мамлюков мусульмане были уже такими же узколобыми, как и франки. И от этого одними из первых пострадали их подданные-христиане. Больше уж им не удалось вернуть прежних непринужденных связей с мусульманами — соседями и господами. Их интеллектуальная жизнь сошла на нет, а вместе с ней и то влияние, которое она оказывала на ислам. За исключением Ирана с его собственными мятежными еретическими традициями, мусульмане отгородились завесой своей веры, а нетерпимая вера неспособна на развитие.
Вред, принесенный исламу крестовыми походами, ничтожен по сравнению с тем злом, которое они причинили восточному христианству. Папа Урбан II отправлял крестоносцев помогать и спасать христиан Востока. Странное это было спасение, ибо, когда их труды окончились, восточное христианство находилось под пятой иноверцев, а сами крестоносцы сделали все, что было в их силах, лишь бы не допустить его возрождения. Прочно обосновавшись на Востоке, они стали относиться к подданным-христианам не лучше, чем халифы до них. Хуже того, они оказались еще суровее, поскольку вмешивались в религиозную практику местных церквей. А после их изгнания местные христиане остались беззащитными перед яростью победителей-мусульман. Правда, местные христиане сами в полной мере заслужили эту ярость своей отчаянной верой в то, что монголы дадут им долгожданную свободу, которой они не получили от франков. Их постигла неумолимая и беспощадная кара. Скованные жесткими ограничениями и унижениями, они утратили какую бы то ни было важность. Наказана была даже их земля. Прекрасное сирийское побережье разорили и бросили пустовать. Сам Святой город, заброшенный, погрузился в долгий и неспокойный упадок.
Трагедия сирийских христиан была побочным следствием краха крестовых походов, но уничтожение Византии стало результатом злого умысла. Реальное несчастье крестовых походов состояло в неспособности западного христианства понять Византию. На протяжении веков то и дело появлялись политические деятели, полные надежды и веры в то, что, если бы только люди мира объединились, они полюбили бы и поняли бы друг друга. Это трагическое заблуждение. Пока связи Византии и Запада оставались слабыми, они сохраняли дружественные отношения. Западных паломников и наемников радушно встречали в императорской столице, и домой они отправлялись с рассказами о тамошнем великолепии, но этого было недостаточно для того, чтобы возникли трения. Порой случались распри между византийским императором и западными державами, но либо причина со временем сама исчезала, либо находилась какая-то тактичная формула ее устранения. Конечно, всегда существовали религиозные разногласия, усугублявшиеся претензиями папы Гильдебранда и ему подобных. Но и тогда при доброй воле с обеих сторон им удавалось договориться. Однако когда нормандцы пришли завоевывать Восточное Средиземноморье, возникла новая беспокойная эпоха. Византийские интересы вступили в резкий конфликт с интересами западных народов. Нормандцев удалось сдержать, и крестовые походы начались как миротворческое течение. Но с самого начала две стороны не понимали друг друга. Император считал, что его христианский долг состоит в восстановлении границ империи, чтобы она могла служить бастионом против тюрок, которых он считал главными врагами. Крестоносцы хотели идти дальше, в Святую землю. Они пришли воевать за святое дело против иноверцев любой народности. В то время как их предводители оказались не в состоянии понять политику императора, тысячи солдат и паломников попали в страну, где язык, обычаи и вера казались им странными и непостижимыми и, следовательно, неправильными. Они думали, что крестьяне и горожане на землях, через которые они шли, будут не просто похожи на них, но и встретят их с распростертыми объятиями. Так их постигло двойное разочарование. Они совершенно не отдавали себе отчета в том, что привычными для них грабежами и погромами никак не завоюешь ни уважения, ни любви жертв, и их снедали обида, гнев и зависть. Если бы могли решать рядовые солдаты-крестоносцы, Константинополь захватили бы и разорили гораздо раньше. Но вожди крестового похода поначалу осознавали свой христианский долг и сдерживали подчиненных. Людовик VII не послушал совета некоторых своих дворян и епископов, которые уговаривали его поднять оружие против христианского города, а Фридрих Барбаросса, хотя и обдумывал эту идею, все же сдержал свой гнев и прошел мимо. Так именно алчным циникам, руководившим Четвертым крестовым походом, удалось воспользоваться временной слабостью византийского государства, чтобы замыслить и осуществить его уничтожение.
