Когда мужчина слегка отстранился, Адалин ощущала себя пьяной. Глаза по-прежнему были закрыты.
— Посмотри на меня… — прошептал ей в лицо феодал, но девушка его не послушала, не желая разрушать момент. Только он неожиданно сильно встряхнул ее за плечи, рыча раздраженным, грубым, совершенно неожиданно резким голосом:
— ПОСМОТРИ НА МЕНЯ!
Тогда девушка выполнила то, что он велит, моментально впадая в ступор… Страх ледяным душем обрушился на голову Адалин, лишая ее дара речи… Лицо Людвига фон Миллера было покрыто блестящими чешуйками, что она нашла в библиотеке. Адалин опустила взгляд вниз, обнаружив их абсолютно везде: руки, торс, ноги… Каждая из них больно врезалась в тощее тело Адалин, вызывая невыносимую боль.
— Нравится?! — с издевкой протянул фон Миллер, скользя острыми, как самый лучший клинок, чешуйками по лицу девушки, оставляя глубокие раны. — Нравится?
— Отпустите! — молила Адалин, повторяя это снова и снова, из глаз ее брызнули слезы, а тело дрожало от адской рези. Фон Миллер не прекращал, смех его становился все громче и громче. — Отпустите, прошу…
Адалин ощущала, как кто-то трясет ее за плечи, но не сразу осознала, что это не фон Миллер. С трудом распахнув тяжелые веки, Адалин сквозь слезы не могла разглядеть встревоженную Агату, что-то невнятно ей внушающую.
— …Не могла вас разбудить… — услышала девушка, с облегчением осознавая, что все пережитое лишь дурной сон. Только вот легче от этого почему-то не становилось, облик покрытого чешуей владельца замка до сих пор не отпускал. — … Сейчас же позову доктора…
Агата выбежала из покоев, оставляя девушку наедине с солнечным светом. Адалин с облегчением не заметила никаких красных свечей и тем более прочных веревок. Посему моментально попыталась подняться. Но сильное головокружение и странная усталость заставили ее повалиться обратно.
У широкого зеркала висело шикарное свадебное платье с гипюрными вставками и необъёмной фатой из фатина. На прикроватном столике лежали маленькие розовые розочки, предназначенные для украшения прически.
Адалин вспомнила, что сегодня на рассвете должна была обручиться с Людвигом фон Миллером. На этом силы ее покинули, и девушка отключилась. В этот раз, благо, без сновидений.
— Что с ней, доктор? — Адалин разбудил звонкий голос феодала. Он вышагивал из одного угла комнаты в другой, измеряя шагами пространство. Адалин чувствовала в каждом слове и движении напряженность. И все же не смогла открыть глаза и сказать хоть слово.
— У нее сильный жар, господин… — вздохнул около ее уха старик. Адалин ощутила, как что-то холодное касается ее груди. — Хрипов нет, но простуда очень сильная. Где она могла так переохладиться?
— Горничная утром видела в ее спальне распахнутое настежь окно, — негодующе возмутился фон Миллер. — Видимо, Адалин спала так всю ночь. Зачем она так поступила?
— У вас слабые створки. Они могли сами распахнуться от сильного ветра… — предположил старик, оставляя тело Адалин в покое. — Она поправится, господи. Просто нужно время и тщательный уход. Позаботьтесь о том, чтобы окна в вашем доме больше не раскрывались.
Феодал ненадолго замолчал, и, даже не глядя на него, Адалин четко знала, куда смотрит мужчина.
— Обязательно, — прозвучал его однозначный ответ.
Часть 10
Сутки Адалин провалялась в полном беспамятстве, просыпаясь лишь на мгновение попить воды. Фон Миллер не находил себе места, лишь дважды покидал спальню невесты: чтобы назначить вторую горничную и приказать доктору временно обосноваться в соседней комнате.
И если последнее распоряжение еще можно было хоть как-то понять, то первое вызывало вопросы у работников замка. Порой казалось, что Агата переживает за состояние Адалин больше, чем сам фон Миллер. Она не отходила от постели, моментально выполняла любую просьбу, была очень уклончива и сердобольна.
— Это Матильда, — твердо заявил мужчина, больше не желая оставлять невесту наедине с Агатой. И пусть у него не было ни единого подтверждения в причастности к болезни, а значит, и твердого повода для увольнения, он намерен был обезопасить Адалин всеми возможными и невозможными способами. — Теперь она будет помогать тебе ухаживать за Адалин.
— Но, господин, — растерявшись, девушка осела в мягкое кресло у постели больной Адалин. — Я ведь справляюсь.
Фон Миллер не желал слушать возражений. Он четко решил, что как только женится сам, отдаст Агату в жены садовнику. Мужчина давно просил ее руки, наступило самое подходящее время, дабы отослать горничную подальше.
Ночью состояние Адалин резко ухудшилось, высокая температура вызвала сильную горячку и бред. Девушка бормотала себе под нос что-то невнятное, снова и снова покрываясь потом. Горничные не успевали менять простыни, смоченные в уксусе, как тело снова становилось горячим, словно раскаленный кусок железа.
Фон Миллер нервно выхаживал по комнате, не в силах слышать ослабленный голос будущей жены. Ему казалось, что каким-то странным образом мужчина ощущает всю боль Адалин, каждый ее спазм…
— Прошу вас, — в отчаянье схватив доктора за грудки, фон Миллер встряхнул его, заглядывая в глаза с полной безнадегой. — Сделайте хоть что-то!
— Есть сильные лекарства, — дал надежду старик, заставляя феодала воодушевленно замереть. Но тут же ее и отнял: — Но они слишком дорогие для местных, не приходилось закупаться подобными. Я уже отправил посыльного в столицу. Если повезет, через сутки-двое вернется.
— Сутки-двое?! — воскликнул хозяин замка и ни в чем не повинная антикварная ваза, по несчастью стоявшая рядом на трюмо, полетела в соседнюю стену, чудом не задев Матильду. Фон Миллер ощущал, как по спине пробежал холодок, а такая хрупкая жизнь Адалин будто просыпалась сквозь пальцы, словно песок. В эту секунду он принял единственное верное решение:
— Я сам отправлюсь в столицу.
— Но, господин, — уклончиво протянул лекарь, страшась перечить мужчине в открытую. — Все лошади скачут одинаково быстро. Вряд ли вы поспеете раньше моего посыльного…
Фон Миллер лишь странно усмехнулся, горько и многозначительно, после чего глянул в окно, где давно сгустились тучи, а солнце зашло:
— Хорошо, что ночь… Я вернусь к обеду.
Никто так и не понял, каким таким волшебным способом Людвиг фон Миллер собирался преодолеть время и пространство. Глядя вслед мчащемуся в путь феодалу, доктор для себя решил: «Ему просто тяжко смотреть на смерть невесты, он хочет себя чем-то занять».
Но, как бы ни прощались все мысленно с Адалин, к рассвету опасность миновала. Открыв глаза, она с удивлением оглядела трех спящих в креслах у кровати людей. Девушка ощущала себя обессиленной и измученной, но все же без труда встала с постели, чем вызвала похвальный возглас старика:
— Не может быть! Какая радость!
Агата принесла ей вкуснейшую овсянку с яблоками, а также пышную сладкую булку с вишневым джемом. Матильда же увлеченно рассказывала о том, какие ужасные сутки пришлось пережить и как они рады, что девушка все же поправилась.
