— Попробуй.
Языком девушка слизала нечто безумно сладкое, сливочное, вкусное и совершенно не знакомое. Адалин гоняла во рту лакомство, не желая прощаться с сахарным десертом.
— Что это? Невероятно! — застонав, она забыла открыть глаза. Волнами на нее вновь и вновь накатывало такое простое, но такое незнакомое удовольствие. — Кажется, молоко, масло и сахар, верно? Кто бы мог подумать?
Не получив ответа, Адалин была вынуждена наконец открыть глаза, буквально споткнувшись об жадный взгляд мужчины. Сейчас фон Миллер смотрел на ее, будто зверь на охоте, готовый кинуться на добычу в любой момент. Красные глаза неотрывно следовали за все той же каплей, скользящей по подбородку.
— Господин… — прошептала девушка, чувствуя, как безумно краснеют ее щеки.
— Ты почти права, — прорычал он, вернув ложку обратно в чашу. — Это всего лишь молочное сгущение молоко. Заметил, ты любишь сладкое…
Качнувшись в сторону невесты, мужчина с рыком напал на нее губы, жадно слизывая остатки десерта. Его руки раздраженно отшвырнули в сторону одеяло, а после ревниво разорвали плотную рубаху. Сомерсильд не заметила, как оказалась лежащей на постели, крепко сжимающей ногами талию мужчины.
Она попыталась очнуться, сбросить наваждение, но выходило это с трудом.
— Вы говорили, что мы опаздываем! — нашла Адалин весомое оправдание прекратить начатое. Ей показалось, мужчина прислушался, потому что тут же сделал пасс назад. Но не для того, чтобы оставить невесту в покое, а чтобы взять в руки всю емкостью со сгущенным молоком.
— Ты права, — многозначительно произнес он, слегка наклоняя чашу, позволяя белой жидкости медленно соприкоснуться с грудью Адалин. Когда молоко щекотнуло сосок, Сомерсильд вздрогнула, а из губ ее вырвался рваный писк. Фон Миллер тут же ненасытно слезал весь десерт, настолько тщательно и ювелирно, что на коже не осталось даже липкости. — Только мы ведь так и не позавтракали.
— Но… — попыталась возразить девушка, как вдруг зубы мужчины сомкнулись на тонкой чувствительной коже, слегка оттягивая ее в сторону. Адалин прогнулась в спине, жалобно сминая руками простыни. Фон Миллер качнулся вперед бедрами, будто бы задевая эпицентр всего напряжения в теле невесты, вырывая из ее груди:
— Дьявол!
Глядя прямо в глаза Адалин, феодал намочил палец в молоке, после чего начертил прямую линию от груди к тому, что скрывалось под все еще целыми брюками. Девушка вздрагивала каждый раз, когда губы мужчины поцелуями осушали кожу, все больше приближаясь к сокровенному.
Во рту мгновенно пересохло, сердцебиение предательски ускорилось, а тело покрылось испаринами пота.
— Господин… — Адалин сбилась, ведь не знала, чего именно хочет: остановить его или просить продолжить. Фон Миллер воспользовался этой заминкой и резко дернул вниз и без того широкие штаны. Сомерсильд вмиг осталась полностью обнаженной. С каким-то пугающим внутренним страхом она смотрела на то, как лицо фон Миллера медленно приближается к ее лобку, мозги медленно и верно превращались в кашу. Единственное, что пришло ей на ум, тут же было озвучено и заставило стыдиться:
— А как же сгущение молоко?
Фон Миллер лишь усмехнулся, не став смеяться над девушкой. Сжав крепко ноги, он подул горячим дыханием на не менее разгорячённую кожу.
— Уверен, — прорычал он, предвкушено ерзая на месте. — Здесь мне она не нужна.
Адалин жадно кусала губы, борясь с искушением. Ей до боли в груди хотелось попробовать запретный плод, переступить наконец все условности, но где-то в душе что-то не давало ей расслабиться, успокоиться и отдаться ситуации целиком и полностью.
Фон Миллер с каким-то утробным урчанием зарылся носом ложбинку между складок. Спазм пронзил каждый миллиметр кожи Адалин, заставляя метаться, дрожать…
— Я так долго этого ждал… — фанатично пробурчал себе под нос феодал, остервенело изучая свою невесту. — Моя Адалин! Только моя…
Девушка извивалась в его объятиях, растворялась в каждом касании. Мир вокруг словно переставал существовать, растворялся. Законы, устои, правила – все это уходило куда-то далеко, в самую глубь сознания.
Внезапный стук дверь заставил фон Миллера остановиться, а Адалин напрячься. Девушка инстинктивно накинула сверху одеяло, начиная медленно возвращаться в реальность.
— Господин, — окликнула хозяина горничная, — Могу я войти? Нужно скорее подготовиться к венчанию, оно ведь назначено через полчаса.
— Дьявол! — фыркнул фон Миллер, — Мы никуда не пойдем…
Благо, женщина не услышала ответа, поэтому еще раз громко переспросила:
— Что? Господин?..
— Нет! Мы должны пойти! Все это… — Адалин обвела глазами комнату и тут же ощутила слезы на своих глазах. Не этому учили ее родители, не о таких отношениях она мечтала! — Не правильно, господин! Связь вне брака порочна и грешна. Я чувствую себя… грязной.
Сомерсильд отвела взгляд, зная, что не сможет повлиять на решение Людвига фон Миллера. Он мог бы просто запереть ее в комнате и брать тогда, когда хочет, столько, сколько хочет... Ни один слуга не осудил бы почтенного землевладельца!
— Вставай, — внезапно голос феодала раздался из другого конца комнаты. Мужчина стоял у окна, спиной к невесте, активно поправляя брюки, нервно теребя застежку. — Мы опаздываем.
Часть 20
Адалин смотрела на себя перед зеркалом, задыхаясь от недостатка кислорода. Пышное платье, закрывающая лицо фатиновая фата… Девушка отчаянно не могла поверить, что пришел тот самый роковой день, к которому всю жизнь отчаянно готовили ее родители – замужество.
Счастливое безропотное детство снова и снова пролетало перед глазами, оставляя в памяти послевкусие печали и радости. Еще недавно мать вплетала ей в рыжие косы сорванные на поле одуванчики, а сегодня волосы были уложены в высокую прическу, заколоты золотым гребнем и жемчужными заколками. Черствые тапки заменили изящные туфельки, а бесформенное платье – дорогое, отутюженное, с тугим корсетом.
— Ах… — девушка осторожно скользнула пальцами по лепесткам роз из маленького, аккуратного, но от того не менее роскошного букета. Сорт назывался «Алое пламя», но больше напоминал цвет волос самой Адалин.
Розовая мечтательная дымка развеялась, когда три нетерпеливых удара по двери заставили невесту вздрогнуть. Фон Миллер после долгих уговоров согласился подождать суженную за дверь, но терпение его медленно подходило к концу.
— Прошу, поторопись! — окликнул он Адалин.
Девушка не собиралась задерживать церемонию, ей лишь хотелось, как можно подробнее запомнить этот день: настроение, запахи, погоду, каждую мелочь одеяния и внутреннего состояния. Словно жизнь отныне делилась на «до» и «после» и сейчас девушка проходила через ту самую роковую арку изменений.
— Иду… — нервно окрикнула она, в миллионный раз расправив струящуюся ткань и разгладив волосы.
