Он ожидал этого вопроса.
– Я наслаждался неожиданным отпуском.
Себастьян, кажется, с пониманием отнесся к этому объяснению.
– Что знают те две женщины из Грейстоуна?
Доминик помедлил, не решаясь признаться.
– Обе сестры в курсе, что я – Бедфорд, и есть еще кое-что похуже.
Себастьян помрачнел:
– Насколько хуже?
Доминик колебался, желая защитить Джулианну не только от самого себя, но и от Себастьяна. И спросил Уорлока:
– Что тебе известно об этой семье?
– Все.
Неужели Себастьян знает о радикальных взглядах Джулианны? Оставалось только надеяться, что нет.
– К сожалению, женщины приняли меня за француза – и я подыграл им. Теперь же они догадались, чем я занимался во Франции.
Себастьян задумчиво посмотрел в окно.
– Я разберусь с ними.
Доминику не понравилось, как это прозвучало.
– Это так необходимо? – взволнованно спросил он. – Они живут в дальнем уголке страны, Уорлок. Ни одна женщина обычно не покидает пределов местности, в которой живет, особенно в Корнуолле.
Доминик пытался убедить Себастьяна, но, когда произнес это, тут же представил Джулианну, пишущую своим друзьям-якобинцам во Францию.
– Ты смог бы смириться с тем фактом, что они знают, кто ты и какую деятельность вел? Неужели ты доверяешь им настолько, что позволишь спокойно владеть такой информацией? И разве в ситуации, когда столь важные сведения могут быть переданы врагам, ты понадеешься на авось?
– Что ты собираешься предпринять? – холодно спросил Доминик.
– Почему ты не упомянул о том, что Джулианна Грейстоун разделяет взгляды активных радикалов?
Пораженный, Доминик вздрогнул:
– Потому что она совершенно безобидна, и она спасла мне жизнь.
– Ты сам-то в это веришь? В то, что она безобидна?
Он замялся, не желая настраивать Себастьяна против Джулианны. И она не была безобидной – просто ею слишком легко было манипулировать.
– У нее нет дурных намерений. Она одержима грандиозными идеями о благе для простых людей. А кто из нас не одержим? Она наивна, Уорлок. Живет великими идеями о вселенском равенстве и верит, что именно это и происходит сейчас во Франции. Да, наши враги могут использовать ее – но я премногим ей обязан. Мне бы не хотелось, чтобы она попала в твой список особого контроля.
Себастьян странно взглянул на него.
– У нее не только радикальные наклонности, она еще и состоит в переписке с якобинским клубом с улицы дела-Сена. Она поддерживает связь с якобинцами уже больше года.
Доминик в ужасе застыл на месте.
– Она уже в твоем списке особого контроля.
Себастьян помрачнел:
– Фактически официально она не включена ни в один список.
«Слава богу!» – с облегчением пронеслось в голове Доминика.
– Тогда почему ты так много знаешь о ней?
Уорлок криво усмехнулся:
– Она – моя племянница.
Глава 8
Когда карета Уорлока отъехала, Доминик уже приблизился к парадному входу в Бедфорд-Хаус. Этот дом был возведен несколько столетий назад, но особняк отремонтировали и надстроили при жизни отца Доминика. На почти квадратной формы здании высотой в три этажа выделялись три круглые башни, в центральной из которых размещался вход в дом и передний холл. Перед домом располагалась округлая подъездная дорога, сзади находился тщательно ухоженный сад. Розы и плющ увивали передние стены, пышные газоны обрамляли дорогу, доходя до улицы.
Доминик любовался родным пейзажем, но внезапно перед его мысленным взором замелькали страшные картины: раненые и умирающие люди, хаос на линии фронта и Надин, ее безжизненное тело на залитой кровью булыжной мостовой…
Он не без труда заставил себя вернуться в настоящее. И почему это он только что перенесся во времени? Боже милостивый, он был дома!
Сощурившись, Доминик заметил двух швейцаров в ярких сине-золотистых ливреях. Слуги стояли перед входной дверью и в изумлении таращились на него. Доминик помедлил с мгновение, пытаясь успокоиться. Никогда еще он не нуждался так в родном доме, как сейчас… Будь проклята эта война!
Он буквально взлетел по ступенькам перед входной дверью, легонько улыбаясь слугам. Открывая двери, оба дружно изогнулись в учтивых поклонах.
И пугающе-яркие воспоминания вдруг окончательно улетучились. Доминик остановился в переднем вестибюле, озираясь вокруг. Здесь мало что изменилось. Вдоль стен стояли позолоченные кресла с обивкой из красной камчатной ткани. Полы были выполнены из черно-белого мрамора, белые, с лепниной стены и сводчатый потолок над его головой устремлялись на три этажа вверх. Стены украшали несколько портретов и пейзажей, включая написанные маслом изображения Доминика и его родителей, созданные в ту пору, когда он был маленьким. Он наконец-то был дома… Это казалось невероятным – настолько, что поверить в подобное счастье было почти невозможно.
В противоположном конце холла Доминик заметил суетливо спешащего дворецкого.
При виде хозяина на лице Жерара отразилось глубокое потрясение.
– Милорд! – вскричал слуга, кинувшись к хозяину. – Мы вас и не ждали!
Доминик просиял улыбкой. Весь следующий месяц он жаждал наслаждаться всеми удобствами – и абсолютным покоем, – которые только могла предложить ему лондонская жизнь.
– Добрый день, Жерар. Да не беги ты так! Да, я дома. Вдовствующая графиня здесь?
Жерар, краснея, наконец-то предстал перед хозяином.
– Милорд, добро пожаловать домой! Леди Педжет – в золотистой комнате, милорд, с гостями.
Жерар был французом средних лет, он работал в семье матери Доминика с подросткового возраста. Стройный, русоволосый, он был предан Доминику и еще больше – леди Катрин. Теперь дворецкий с удивлением рассматривал одежду хозяина.
– Я взял ее взаймы, на время. – Доминик улыбнулся и прошагал мимо дворецкого, который тут же бросился следом.
– Милорд, чем могу служить?
– Где Жан? – спросил Доминик о своем камердинере, переступая порог просторной гостиной с солнечными золотистыми стенами и позолоченной мебелью. Мать сидела в другом конце комнаты в компании двух леди, как всегда ослепительная, в зеленых шелках и изумрудах. Она тут же заметила Доминика. Никто, разумеется, и понятия не имел, что он сейчас находится не в стране, где владел несколькими прекрасными поместьями, и что он не общался с леди Катрин долгие месяцы.
– Добрый день, мама.
Хвала леди Катрин, она не стала задыхаться от волнения или вскрикивать, хотя Доминик прекрасно понимал, как ошеломлена она была. Выражение лица матери не изменилось, хотя она заметно побледнела. Графиня медленно встала.
