— Чеширский?
— Чего???
— Ну, как же! Робин Гуд, он ведь в Чеширском лесу жил. Поэтому его никак поймать не могли.
— В Шервудском!!!
— А в Чеширском тогда кто?
— Тоже Робин Гуд, только того Кристофер Робин звали! Он там на винипухов охотился!
— Да ты гонишь! В Чеширском, по ходу, Алиса кроликов ловила.
— Саня! Чеширский — это не лес, это кот! Кстати, из Алисы.
— Твою ж мать! Сказал поручик Ржевский и грязно выругался.
Лерка, совсем уж было занервничавшая, вдруг задумалась, а потом удивила меня своими ассоциациями:
— Вот, кстати, о порутчиках. Надо нам с этим… — она пощёлкала пальцами. — Как тут старших майоров правильно называют?
— Премьер-майор. — С готовностью отозвался я.
— Да, с ним. Надо, короче, с ним пообстоятельней про службу поговорить.
— А чё говорить? Он же сказал, что призыв у них только в двадцать один.
— Ну и что? А вот ты возьми и расскажи человеку, как автоматов Калашникова наделать. Он тебя и повысит.
— Я не знаю, как автомат Калашникова устроен.
— Не знаешь про автомат? Расскажи про пулемёт. Он тебя тогда сразу офицером сделает.
— Да не может он никого офицером сделать. Ни меня, ни тебя. А тебя так и вовсе…
Лерка посмотрела на меня, помолчала, а потом огорошила:
— У нас женщины в армии прапорщиками служат, вот и я тоже прапорщиком буду.
— Чё ж не генералом-то?
— А я мещанка, мне и прапорщиком не западло!
Понятно. Это она, типа параллель дворян с офицерами так провела. Ясно.
— Слышь, чё скажу. — Я решил раскрыть ей военную тайну местного значения. — Здесь у них, прапорщик — это офицер!
Лерка замотала головой:
— Ничё не поняла. Как это офицер?
Тут я вспомнил как по дороге в кафешку, мы с Морозовой про подполковников разговаривали.
— Да, и вот, кстати, о поручиках… — я дождался, когда всё Леркино внимание будет обращено на меня. — Ольга, между прочим, в разных там чинах и званиях очень даже разбирается. В отличие от прапорщика обывательских войск.
— Скажешь тоже! — фыркнула Лерка. — Ей по статусу положено. Она графиня. Абы за кого замуж нельзя. Вот она в них и разбирается, чтобы знать какую партию составить.
— Партию? — я сразу себе коммунистов представил.
— Блин! Саша! Не тупи! Они здесь один раз замуж выходят, разводов-то нет. Ну и домострой опять же.
Про разводы могла бы и не говорить, если бы я не сказал, сама бы и не знала, наверное.
— А партия тут причём?
— Вот правильно тебя — тупердяя — в мещаны записали! Партия — это не демократы, и не едросы! Партия — это… это с кем пожениться! Брак короче. Понял?
— Понял. Только про едросов не говори никому, не поймут.
— В смысле?
— В том, дорогая сестра, смысле, что Россия у них здесь нихрена не единая, а очень даже наоборот. Поняла? Вот и не говори. А то, как бы чего не вышло.
Лерка зыркнула на меня и демонстративно хлебнула холодного чая. Я тоже, хотя и не очень хотел.
— О! Слышь. Ты же про тайгу так и не рассказала. — Вспомнил я.
— Про какую тайгу? — наморщилась Лерка.
— Ну, ты когда на северный полюс летела… а, кстати, ты на чём летела?
— На подводной лодке! — насупилась летунья. — Крылья у меня были!
— Стальные флюгерхэндэ?
— Да ну тебя!
— Просто я тоже во сне над тайгой летал. Ну, я просто так думаю, что это тайга. И у меня тоже крылья были. Вместо рук.
— Да? А у меня нет. У меня за спиной. — Потом она просветлела лицом и выдала: — Потому что Я — ангел!
— Но ты ведь не упала? Нет?
— Чёй-то я должна упасть?!
— Ну, понимаешь, ангелы иногда падают.
Прапорщик от авиации с гордым презрением ко мне допила свой совсем уже остывший чай и спросила, как бы, между прочим:
— А зАмок у тебя был?
— Был какой-то. — Флегматично ответил я, и тоже отхлебнул чаю, только у меня-то он был горячий.
— Чёрный такой? — с надеждой спросила Лерка.
— Знаешь, я не успел разглядеть, проснулся.
— Жаль. — Сразу поскушнела моя собеседница.
— А у тебя? Чёрный?
— Да. Только я тоже не успела понять, толи он из чёрного камня, то ли обгоревший. Но чёрный.
Странно всё это. Вот почему нам с Леркой одинаковые сны снятся? Хотя, нет, про Сталина только мне. Но всё равно. Два-то последних одинаковые.
— Сань. А научи меня чай греть.
— Да чё учить? Берёшь чашку, смотришь на неё и думаешь, каким он должен стать. И всё. А! Нет, не всё! Ещё попробуй прямо представить его. Ну, как ты его ощущать должна, представь. Поняла?
— Поняла.
— Так попробуй!
Лерка взяла чашку, налила половинку и начала на неё пялиться. Погипнотизировав минуту-другую, она решилась попробовать.
— Ни фига! — сказала она отхлебнув. — Ващще ни грамма!
— Не знаю. — Пожал плечами я. — Попробуй руками.
Лерка повторила эксперимент, но и наложение рук не помогло.
— Лер, у меня же тоже не сразу получилось. Попробуй ещё. Ты же вчера чайник моментом заморозила. Может, у тебя просто вектор другой?
— Кто у меня другой??? — напряглась та.
— Ну, у меня вектор на согревание, а у тебя на охлаждение. — Предположил я.
— Может. Ну-ка, нагрей мне чашку, я её попробую остудить.
Я нагрел. Не удержался и опять про протопарторга зарядил. Лерку это повеселило.
— Тут кто-то песню про полярников обещал. — Напомнила она.
— Ты не отвлекайся, охлаждай!
Лерка протянула руки к чашке:
— Пой уже давай! Парторг!
Я откашлялся и начал читать по памяти:
Над седой равниной моря
Ледяной покров бескрайний.
Между льдинами и небом
Гордо реет АНТ-4
Серебристый двухмоторный.
Он летит, и надо льдами
Слышен гул его моторов.
Это лётчик Ляпидевский,
Буревестнику подобный.
Он летит, и гул моторов
Слышат белые медведи.
Шум моторов их пугает,
И медведи робко прячут
Туши жирные в торосах.
Белый мех медвежей шубы,
Маскхалата роль играя,
Помогает прятать туши,
Души тучных туш спасая.
С самолёта их не видно,
Но медведи-то не знают,
Что не их, летая в небе,
Ищет лётчик Ляпидевский,
Двадцать восемь раз взлетавший
Над пустынными полями,
Многолетних льдов, сковавших
Всё вокруг в Чукотском море.
Ищет лётчик Ляпидевский
Место, где ушёл под воду,
Дрейфовавший вместе с льдами,
Восьмибальным льдом зажатый
Ледокольный пароход.
Смотревшая всё это время на меня с укором Лерка, наконец-то высказала причину своего недовольства:
