Запах фиалок… он будто вспорхнул с пиджака и дал деру к потолку, скорее, напоминая галлюцинацию. Но не в моем случае. Когда я медленно шел обратно к двери, у меня оставалось два вопроса — открыть дверь и втащить ведьму к себе или дать ей сделать эту ошибку самой? Только я никогда бы не отдал ей эту ответственность, а она зря рассчитывала на то, что не трону ее в том виде, в котором заявилась.
Когда наши взгляды встретились, она уже тянулась пальцами к звонку. Острое лезвие света будто вспороло ее тонкую фигуру в плаще, под которым, уверен, не было ничего. Слишком послушная и слишком виноватая.
— Проходи, — приказал.
Она приоткрыла губы, моргнув, но молча скользнула по лезвию света внутрь. Откуда узнала мой адрес и как пробралась в подъезд было, конечно, интересно, но я узнаю это позже.
— Что пила? — проследил, как она пытается держаться прямо, вышагивая на каблуках в сторону гостиной.
— Коньяк на травах, — промурлыкала, не оборачиваясь.
— Много? — направился за ней.
— Достаточно, чтобы притупить много всего, но не то, что нужно…
— А что ты хотела притупить? — сбросил пиджак на кресло и ослабил галстук.
— С тобой я чувствую себя дурой, — охрип ее голос.
— Ты не дура, — улыбнулся. — Что-нибудь хочешь?
— Я не достаточно напилась, чтобы хотеть спать или есть, — нахмурилась она.
— Может, кофе?
— Тогда протрезвею.
— Это вряд ли, — направился я к барной стойке. Хотелось дать ей время понервничать и осознать, куда и зачем она пришла. — Может, чаю?
— Чай для отчаянных, — мотнула она головой.
— А кофе для дерзких? — усмехнулся, открывая шкафчик. Захотелось сделать ей что-то особенное.
— Ты снова это делаешь, — ее язык начал немного заплетаться, что означало — отогрелась и немного расслабилась.
— Что?
— Заставляешь чувствовать себя дурой.
Я оглянулся на сидящую за барной стойкой ведьму в плаще с плотно завязанным поясом. Длинные ноги скрещены так призывно, что до рези в паху захотелось их раздвинуть. Печать согласно нагрелась, но жрать плоть не спешила — вдруг договоримся. Бабочка потерла свою, запустив пальчики к груди.
— Только дурой? — направился к холодильнику.
К счастью, молоко заблудилось в нем недавно — оказалось вчерашним. Я уже вылил его в кастрюльку, когда она заговорила:
— Ты вызываешь жажду, — выдохнула хрипло. Я не слышал, как она подошла — невероятно для выпившей ведьмы. Обернувшись, наткнулся на ее внимательный нереальный взгляд. В сиреневых радужках, казалось, блестели какие-то неизвестные далекие созвездия, утаскивая за собой в глубокий космос. Удерживал на грешной земле только легкий запах алкоголя и табака. Ну и фиалки — лесные, упорно пробивающиеся сквозь едва оттаявшую землю.
29
— Это хорошо, — наклонился к ней, осторожно протягивая руку. Но она вдруг отшатнулась и захлопала глазами. А я рывком подхватил ее под бедра и усадил на стойку, раздвинув ноги и втискиваясь между ними. — Бежать некуда…
Цветочный запах усилился, смешиваясь с запахом кипящего молока и приготовленных специй — идеально. Она вошла в меня идеально. Грудь моей ведьмы взметнулась под плащом, и невыносимо захотелось узнать, насколько выполнила мои условия. Мало выпила — захотелось допоить… или обольстить уже, в конце концов!
— Расслабься, — притянул к себе за шею, — я не отпущу.
Она посмотрела мне в глаза, шумно сглотнула… и обхватила за шею, обвивая бедра ногами:
— Не буду разыгрывать опытную, ладно? — зашептала в губы.
— Что ж ты сегодня не промокла? — улыбнулся, касаясь ее губ своими.
— Я промокла. Тебя просто долго не было…
На этом я потянул пояс ее плаща, высвобождая еще больше фиалки, и запустил пальцы в слегка влажные волосы. Она тоже вызывала жажду, и я боялся наброситься, чтобы начать ее утолять. Только это оказалось сложней, чем надеялся. Первый поцелуй вышел голодным — я коснулся ее губ и прижал девчонку намертво к себе, не давая вздохнуть. Было плевать, что нет опыта — это только разжигало желание. Чувство собственника было незнакомо раньше, но этим телом я ни с кем не собирался делиться.
Плащ спал с ее голых плеч, и ведьма запрокинула голову, изгибая изящную шею. То, как она отдавалась — без дрожи и страха, создавало иллюзию порочности, и это сводило с ума еще больше. Я разворачивал ее, как свой персональный подарок — хрупкий и загадочный, а когда обертка спала, подхватил под бедра и понес в спальню. Кухня — не для первого раза. Да и в центре кровати она смотрелась куда более ранимой и испуганной, едва ли не сливаясь бледностью с простынями. Но я не собирался ее успокаивать, а она не питала иллюзий. Пялилась в потолок, тяжело дыша, пока я избавлялся от одежды и любовался ее телом — стройными крепкими ногами, плоским животом и маленькой упругой грудью, которую она даже не пыталась прикрыть.
— Часы оставь…
— Будешь засекать время? — усмехнулся, направляясь к ней.
— Мне нравятся твои руки… и часы, — выдохнула она и задрожала, когда коснулся ее ноги и повел вверх.
— Могу поцарапать…
— Ты — не можешь.
— Не хочу тебя пугать, — выдохнул я, склоняясь к ее животу, — но я зверски голоден… — Провел носом вдоль ложбинки, наслаждаясь ее дрожью, навстречу руке, скользящей по бедру. Бэрри напряглась и выгнулась в моих руках:
— Я тоже…
Ее всхлип показался самым потрясающим звуком, который я когда-либо слышал. Вид надменно блестящего циферблата между ее ног всегда теперь будет ассоциироваться с этой ночью — три минуты первого. И вот уже моя ведьма полноценно стонет, когда пальцы собирают влагу в ее горячей тесноте. Мокрая, обжигающая… моя… Я понятия не имел, что нужно девственницам, кроме осторожности, но и этого предложить не мог. В глазах потемнело, когда попытался заменить пальцы на член. Голодное желание выплеснулось в вены, ударило в голову и огрело руки, и Бэрри вскрикнула вместе с моим рывком в нее. Мы оба дышали, как загнанные звери, а я чувствовал, будто не трахал ее, а убивал. Каждое движение она встречала стоном боли и напряжения, будто горела подо мной в нашем огне, и ничего общего со страстью тот не имел.
Когда из ее глаз покатились слезы, я потянул ее за руки и усадил к себе на колени. Она зашипела, пытаясь соскочить, но я не позволил:
— Тш, — прижал к себе. — Успокойся… расслабься…
— Ты жжешься, Вернон, — просипела она.
— Потому что ты не отдаешься, — зарычал, запуская пальцы в ее волосы и оттягивая назад, чтобы видеть ее лицо. — Ты — моя, Бабочка, — горячо зашептал ей в мокрую шею и прижал ее бедра к своим. Она раскрыла рот, хватая воздух, а я насаживал ее на себя осторожно, но не жалея. — Согласна выйти за меня, Бэрри? — С ее губ сорвался невнятный стон, она обхватила меня за шею и прижалась лбом к моему. Губы искусаны до крови, взгляд пьяный и невменяемый, но щеки уже порозовели. — Не слышу, — и ускорил темп.
