М. ПИОТРОВСКИЙ: Ну, с Гоцковским все было чудно. И вот сейчас, когда отмечали победу в войне, 70-летие, у нас вся история Эрмитажа — это Вторая мировая война и очень много, что рассказать, целая выставка, но вот так прямо каких-то вещей, связанных с самой войной, победой нет, кроме одной вещи, которую мы выставили торжественно и под музыку это картина Коцебу «Взятие Берлина» в Семилетнюю войну, просто напомнить, это было конечно так достаточно такой, скажем так, шовинистический жест с нашей стороны, напомнить о том, что Берлин мы брали три раза. Второй, когда Наполеона вместе с пруссаками. А вот первый при Елизавете и Петре III потом. Но это связано с происхождением Эрмитажа, потому что когда русские войска вошли в Берлин, то Гоцковский, он уже был большой торговец и очень много делал для Фридриха Великого, и собирал для него эту коллекцию картин. Гоцковский скупил зерно, русское зерно, которое было запасено для русских армий, скупил с тем, чтобы потом продавать по другой цене русской армии, которая теперь будет стоять в Берлине, и ее нужно кормить. А Петр III, как бы влюбленный в Фридриха приказал идти назад, и русские войска ушли, и он вот остался со своими этими самыми зерном и векселями, надо платить и тогда начались всякие переговоры по вот части долга, которая была, и он предложил его покрыть картинами. В общем, Екатерина согласилась. Есть где-то список. Все было прекрасно сделано. Короче говоря, она приобрела эту коллекцию, коллекция была собрана картин для Фридриха. Фридрих купить не мог. Он проиграл войну. У него был выбор, денег конечно немножко было, вложить их, чтобы развивалась его любимая фарфоровая мануфактура, либо купить вот еще одну коллекцию живописную. Он выбрал и правильно сделал, фарфоровую мануфактуру. Иначе она бы завалилась как наш стеклянный завод в Петербурге сейчас. А картины вот приобрели в честь долга, приобрела Екатерина. И это был, конечно, такой образец того, как надо делать, купить так, чтобы было хорошее приобретение, и при этом постараться не потратить деньги. Екатерина вообще замечательно умела… она не швырялась деньгами, она готова была платить очень большие цены, когда нужно. Но никогда не была неправильно расточительна, она всегда долго торговалась. У нее есть история с этим знаменитым сервизом с камеями, который она заказала в Севре для Потемкина. Она очень долго торговалась и не платила, потому что что-то было не так, и не платила. А заплатила, правда, как раз тогда, когда пришла революция. И в результате революции завод севрский был на гране краха. Она заплатила и тем самым спасла завод. Так что она умела вот так и показать широту натуры, и при этом сделать так, чтобы не сильно казна ее страдала. Вот опять это то, чему она учила всю Россию через себя, деньги надо считать, не жадничать, но считать.
М. ПЕШКОВА: Какие полотна Гоцковский передал России?
М. ПИОТРОВСКИЙ: Ну, в общем, продал он.
М. ПЕШКОВА: Продал, да, не передал. Конечно.
М. ПИОТРОВСКИЙ: Ну, там самые лучшие были Франса Хальса. Там, конечно, было много так якобы Рембрандтов, которые никакие не Рембрандты. Но вот были замечательные полотна Франса Хальса, один из них только у нас остался. Совершенно блестящий портрет. Две самые главные картины висят у нас на входе в Овальный зал. Это Гольциус «Адам и Ева» и «Крещение Христа». Как бы два начала, они такие символические картины. Вот они были среди самых первых, но это все в основном была голландская школа, и вот такие Гольциусы, которые вот сейчас снова и снова становятся супер знаменитым. Вот он был в основе этой коллекции Гоцковского. Это была мощная, большая коллекция европейского искусства с разными, так сказать, именами, которые потом менялись.
М. ПЕШКОВА: Куда делся Гольциус? Только один остался.
М. ПИОТРОВСКИЙ: Продало советское правительство. Когда в 20-е годы Советское правительство активно продавало коллекции Эрмитажа, сначала разграбило в 20-е годы, передавая коллекции в другие музеи России, в частности в Москву и в музей имени Пушкина. Это такая психологическая вещь, когда власть видит, что можно переделить музей, что можно из Эрмитажа отдать там по всей стране, что никто не пикает, что можно десятками шедевры перевозить в Москву и говорить: «Ну, у нас нет такого музея, значит надо сделать», то следующий этап всегда следует продажа. Почему мы очень жестко боремся против новой идеи переделать музейные коллекции? Дальше будут продажи, дальше будут приватизации, в этом нет никакого сомнения, это такая логика процесса движения.
М. ПЕШКОВА: Что сделать так, чтобы, этого не было?
М. ПИОТРОВСКИЙ: Делать так, чтобы людям это было стыдно, чтобы правительство понимало, что нельзя этого делать, то, что вот мы с вами делаем, про это говорить и говорить, чтобы это всегда было понятно, что было совершено преступление против российской культуры. Это не русское искусство, и не в русских монастырях написано. И это тоже аргумент. Но против русской культуры, частью которой уже эти картины стали, было совершено преступление. Его нельзя было делать, хотя можно говорить сколько угодно, не надо говорить, что они были там идиоты продавать, они получили свои деньги, более того на эти деньги были построены потом танки, которые участвовали в войне. И все равно есть вещи, которые трогать нельзя. У культуры свои права, и нельзя ею распоряжаться, так же как распоряжаться там запасами нефти или запасами урана, или даже запасами золота. С ней нужно обращаться бережно, потому что она не прощает, и такие преступления потом приводят к одичанию нации. Это мы тоже могли видеть. В очень многих музеях России огромное количество картин из Эрмитажа. Это была сознательная государственная политика, которая сейчас это звучит: «Вот, они там в столице все собрали, а кругом люди остались без», — или там, — «Вот они в Петербурге все собрали, а в Москве, там, ничего не было». А была сознательная политика. Сейчас иногда: давайте раздадим все в музеи вот там, кто-то что-то не показывает, вот раздадим в другие музеи, пусть там будет. Считаю, что абсолютно порочная практика. Это неправильное понимание, что такое доступность в музеи. Музеи должны сами свое выставлять, изучать. Но тогда случилось, случилось, раздали. И очень разные ситуации есть. Есть музеи, которые блестяще использовали то, что у них есть, и хранили замечательно, и показывали, и много вокруг этого делали, изучали, исследовали. Иногда находятся основания на нет, и великие имена, история живописи, это на самом деле все время меняется в музейном. То все Леонардо. То все не Леонардо. То все Тициан. Сейчас там, во всем мире все Караваджо и все Леонардо тоже. Так что эти открытия иногда, они еще должны пробить себе дорогу, то, что они действительно такие. Такие высокие имена есть, как Тициан, например, в некоторых музеях появляются. Тут все, что было из Эрмитажа, вот некоторые изучали, некоторые хорошо помнят, некоторые вовсе, так сказать, это было у них забыто. Ну, получили и хорошо. Это очень по-разному.
Очень ценим те музеи, где очень хранят и помнят эту память. Вот Омский музей сделал этот «Наш Эрмитаж». Потом Владивосток и Хабаровск тоже сделали совместную выставку тоже вещей, которые пришли из Эрмитажа. Я помню, там много лет в Ростове мы были, там тоже сделали к нашему приезду, была эрмитажная выставка. Там тоже показывали вещи из Эрмитажа. В общем, это такой важный сюжет связи, хотя этого не надо было делать, но раз сделалось, то надо из этого извлекать максимальную пользу для межмузейных связей. Вот, кстати, в Свердловске, в Екатеринбурге есть картины Эрмитажа, они были переданы после войны в знак благодарности, потому что Эрмитаж в Свердловске в Ипатьевском доме пережидал войну. Я говорил, что мы глобальный музей и у нас глобальный подход к музейному делу. Но глобальный музей — это значит, что за пределами Петербурга мы должны функционировать разнообразно и делать выставки, и читать лекции, и создавать свои по-простому выставочные залы, по-большому, выставочные центры. И мы такие центры создаем. Они называются спутники. Они могут быть в разных местах, в разных концах мира. Они могут быть существовать, как спутник, очень долго, определенное количество времени, могут перемешаться с орбиты на орбиту. Это часть политики Эрмитажа. Мы начали это вместе немножко с музеем Гуггенхайма, все остальные последовали за нами, вот это Лувр в Абу-Даби, это уже по нашим стопам, мы создали «Эрмитаж-Гуггенхайм» в Лас-Вегасе. Он там проработал, сколько мы договаривались, и потом он свою функцию выполнил, мы просветили Лас-Вегас. Потом у нас был «Эрмитаж-Лондон». Это тоже 7 лет. Там стало сложнее, ухудшились политические отношения, и собирание денег было сложно. У нас принцип такой, все эти центры эрмитажные финансируется тем, где центр находится, не Эрмитажем. У нас нет таких денег и централизованно эти вещи должны пробуждать инициативу внутри, в том числе и инициативу властей на то, чтобы найти на это деньги. И вот у нас есть центр в Выборге. У нас есть блестящий центр в Казани. И мы запланировали сейчас, возможно, делать будет центр в Омске, будет центр в Екатеринбурге, будет центр во Владивостоке. Это очень тяжелая штучная работа. Нельзя просто расписаться и давай повезли что-то, нужно не просто найти здание. Нужно создать специальные выставочные помещения и пространства, которые годятся для такого музея, как Эрмитаж, которое аналогично тому, что ты можешь получить в Амстердаме, где наш самый главный на сегодняшней день спутник большой. Это большое здание с множеством всяких разных программ и выставками. И мы делаем такое и в Барселоне. И есть у нас центр и в Италии. И вот Омск, Владивосток, Екатеринбург. Значит, нужны помещения. Сейчас найдены. И есть архитектурные проекты, вот они обсуждались последнее время, в Омске уже, по-моему, объявлен тендер на строительство. А потом следующий этап — нужно разработать программу, нужно сделать так, чтобы этот период пока, строиться, было какое-то состояние присутствия Эрмитажа. Вот мы обсуждали, к нам приезжали на днях коллеги из Екатеринбурга, что будет в промежутке. Конференция, в Омске будет мастер-класс реставраторов, будет вечер, посвященный блокаде, на который соберутся омские блокадники. Там есть общество уже друзей омского музея, туда в Омск поедет с программой Александр Николаевич Сокуров, согласился показать там свой супер новый фильм, частично выступит там. Вот это важно, чтоб эта жизнь была. И Эрмитаж — это не просто вещи, не просто картины, это целый образ жизни, который мы и хотим внести и показать. И часть этого образа жизни, в частности когда мы приезжаем в город, нужно чтобы это приняли, чтобы там была правильная ниша, потому что не в каждом городе нужно создавать музей такой, как с именем Эрмитаж, потому что есть свои музеи, которым тоже нужно, чтоб давали деньги, которые должны сами существовать и которые существуют как часть этого общества. Ни в коем случае нельзя чему-то здесь помешать. И надо сказать, что когда мы создавали Эрмитаж в Амстердаме, то два года мы с директором эрмитажного Амстердама, мы встречались с музейщиками. Мы проводили пресс-конференции. Мы объясняли и рассказывали, как это будет хорошо для всех. И тогда я пообещал не привозить им Рембрандтов, потому что у них Рембрандтов не то, что много, но есть Рембрандты, как бы их монополия. И действительно, когда мы открыли Эрмитаж в Амстердаме, в газете было платное объявление, приветствие «Эрмитажу-Амстердам» с открытием Рикс музей, музей Штедлик и городской исторический музей. Нигде в мире такого невозможно, чтобы коллеги музейщики… Мы все друзья, мы все одна семья, но это ж много всяких бывает сложностей в отношениях, чтобы вот так вот поздравили появившийся новый музей-конкурент. Я у всех спрашивал в Париже, в Лондоне, в Нью-Йорке: «Могло?» Говорят: «Нет, ну, один кто-нибудь, но так нет». Так вот мы очень тщательно работаем над тем, как это работает с музеями. Значит, он будет примыкать к одному из существующих музеев во всех этих местах. Вот в Омске это будет с картинной галереей Омска, но, так сказать, отдельное лицо юридическое, ну, по омским законам будет жить. И уже вот сейчас, через эти подготовительные программы, мы будем готовить то, что мы будем делать вместе. Это все время должны быть такие совместные мероприятия, которые одновременно это будет Эрмитаж, это вот как я сказал, эрмитажный образ жизни, но он будет создан так, чтобы это соответствовало всем потребностям жителей Омска и омских музеев, чтобы это нигде не навредило, это на самом деле очень трудно сделать.
