— Вы любите женщин. Какими качествами должна обладать женщина? Какой надо быть, чтобы понравиться вам?
В. ПОЗНЕР: Я особенно ценю ум, как в женщине, так и в мужчине. Ум меня просто пленит. Помните, в «Мастере и Маргарите» ремарка, что Маргарита ценила мастерство. Помните Азазелло, который стреляет, не глядя через подушку. Я тоже очень люблю мастерство. Но для меня ум — это самое главное. Конечно, красивая женщина, я считаю, что это лучшее, что природа создала, если она еще и умная, то ничто не может устоять. Там масса других есть черт. Но ум для меня пленительная вещь.
М. ПЕШКОВА: Ровно год назад, 8 дней декабря, как они прошли для В. В. Познера, в Москве, в Останкино, на корте, дома, на собственной кухне среди родных в предрождественском Париже, в бесконечном темпе. Дай нам силы воспринимать жизнь так, как это делает известный телеведущий Владимир Познер.
Интервью с Жаном Катто
(28 ИЮЛЯ 2013)
«Мы нашли „золото“ русской литературы»
М. ПЕШКОВА: Очередной листок парижского блокнота отдан профессору Сорбонны, слависту Жаку Катто, кого коллеги считают величайшим специалистом по Достоевскому. Работ у Якова, именно так просит себя называть профессор, так много, что разговор завели в самом начале о его российских штудиях. В какие годы вы изучали русский язык?
Ж. КАТТО: Уже давно. Вы знаете, у нас есть высшая школа. Когда я поступил в эту школу, я был специалистом литературы, французской литературы. И вот я начал изучать русский язык с самого начала. Потом я готовил 5 лет. Я был в Москве целый год, я прожил год, в 59 году, в МГУ. Французское правительство меня послало туда. И я учился русскому языку как надо. И потом я защитил диссертацию и стал профессором в Сорбонне, профессором русской литературы.
М. ПЕШКОВА: Вы знакомы с Мишелем Окутюрье?
Ж. КАТТО: Конечно. М. Окутюрье был моим коллегой.
М. ПЕШКОВА: Вы работали на одной кафедре?
Ж. КАТТО: Да, конечно. Я работал раньше его на этой кафедре. Он был профессором в университете в Женеве, потом он стал профессором в Париже, в Сорбонне. Он был специалистом 20-го века. Я же специалист 19-го века — нач. 20-го века, потому что я интересовался русской советской литературой. Я перевел Замятина, Бабеля «Конармию». Вообще я был специалистом по А. Белому.
М. ПЕШКОВА: Я знаю, что вместе с Жоржем Нива вы перевели «Петербург»?
Ж. КАТТО: Конечно. Мы начали очень интересное приключение вместе. Знаете, там было очень странно. Был такой издатель — Владимир Дмитриевич в Швейцарии, в Лозанне.
М. ПЕШКОВА: Я его знала. Он был на Книжной ярмарке в Москве. Я брала у него интервью.
Ж. КАТТО: Тогда он не был еще издателем, но он хотел создать новое издательство. Он был в Лозанне. Он хотел начать свои славянские коллекции именно «Петербургом» Белого. Он не знал, что Нива и я существуем. Мы были молодыми профессорами в лицее. Мы только сдали высший экзамен, конкурс для специалистов. И мы преподавали там в лицее. Он был специалист по Белому. Я же писал работу о Гоголе, Достоевском и Белом. Влияние фантастики Достоевского и Гоголя на А. Белого. Мы вместе хотели перевести «Петербург». Это было очень хорошо, потому что мы перевели устно. И повторяли фразы до того, как мы начали перевод. Это было очень интересно для музыки, для ритма. Вы знаете, что Белый пишет прозу, но он пишет прозу как поэт. Перевели очень спокойно, не искали издательства, просто для удовольствия. И вот мы показали свой перевод одному общему профессору, старому профессору Сорбонны, это Пьер Паскаль. Это известный человек, который жил долго в России. Он сказал, что это хорошо, надо издавать. Он искал для нас издательство. В Париже был издатель, который не хотел перевод Белого. Он сказал, что это слишком трудно для французов. Там был Арагон, который руководил коррекцией. И вот когда они увидели, что у нас есть такая работа, они не обратили внимание. Другой молодой издатель хотел издавать эту книгу. Потом была борьба между «Галлимаром» и этим издательством. У него, у этого молодого человека был друг, который жил в Лозанне. Это был Владимир Дмитриевич, о котором я уже говорил. Он хотел начать свою коллекцию «Петербургом». Это такое литературное приключение, потому что три лица встретились. Мы начали издавать славянскую классику. Не только «Петербург». Все книги, которые вы видите в библиотеке. Это книги и эссе о литературе русской, даже славянской вообще.
М. ПЕШКОВА: Еще каких русских писателей вы перевели для издательства Дмитриевича?
Ж. КАТТО: Сначала я перевел Замятина «Рассказ о самом главном», «Пещеру» и т. д. Когда мы начали, все эти книги не были в обиходе. Это было как золото. Мы нашли золото русской литературы. Мы пользовались этим. Я перевел Замятина, Пильняка. Это «Красное дерево». Я перевел Белого «Петербург». Потом «Конармию». Когда я перевел Бабеля, книга была издана во Франции. Перевод был какого-то парижанина. Перевод не был так хорошо сделан, и я решил сделать новый перевод, потому что, мне кажется, это было слишком близко к русскому языку, а не к французскому языку. Надо переводить, чтобы читатель не чувствовал, что это перевод. Он должен читать с удовольствием. Он должен свободно читать. Значит, надо переводить, как бы вы писали сами текст. Надо быть верным тексту. Я перевел «Конармию». Я помню, я встретился тогда с дочерью Бабеля, она жила в Америке — Наталья Браун. Она сказала: «Первый раз я читаю по-французски произведение моего папаши». Она сказала, что она плакала. Она чувствовала, она знала хорошо французский язык, потому что она жила в Бельгии, потом в Америке. Она чувствовала, точно это так. Конечно, она говорила по-русски. Потом я сделал много работ. Я писал много о Достоевском. Последние книги, которые я сделал, это полное издание переписки Достоевского. Я вам покажу. Там три больших тома.
М. ПЕШКОВА: Это вы пользовались академическим изданием, которое составил Фридлендер?
Ж. КАТТО: Я пользовался академическим изданием, которое я хорошо знал, потому что я был знаком с Георгием Михайловичем Фридлендером. Я помогал даже академическому русскому изданию. Они пользовались письмами Тургенева к Достоевскому и письмами Достоевского к Тургеневу. Они у нас в Париже. Я послал копии.
М. ПЕШКОВА: Они хранятся в национальной библиотеке?
Ж. КАТТО: Да. Очень удивительная вещь. Я нашел там у нас в журнале славистов четыре письма Достоевского. Эти письма Достоевского написаны по-французски. Это не он писал по-французски. Это какой-то потомок врача Яновского, который был другом Достоевского, который жил в Швейцарии, послал в 20-х годах прошлого века эти письма, чтобы они были переведены. И Легра — известный славист, перевел хорошо эти письма. И потом мы не знали, где они. Мы искали в бумагах Легра, мы искали везде, но не нашли. Может быть, он послал обратно эти письма, и потом они потерялись. Есть письма Достоевского, это очень важные письма об «Идиоте». И вот они их перевели по-русски снова. В академическом издании.
М. ПЕШКОВА: А письма Яновского сохранились у Достоевского в архиве?
