«Мы нашли „золото“ русской литературы».
(21 ИЮЛЯ 2013)
Продолжение программы
М. ПЕШКОВА: Известный славист, профессор Сорбонны Жак Катто более полувека изучает русскую литературу и переводит произведения российских авторов на французский язык. Встретившись с профессором в его доме, мы говорили о российской словесности и о том, как началось его увлечение Россией. Продолжение программы. Где вы жили? Где было ваше общежитие?
Ж. КАТТО: В МГУ на Воробьевых горах. Я жил в зоне «Г». Для меня это был кошмар, потому что все эти зоны похожи друг на друга. Когда я ходил в университете, я думал, где зона «Г». У меня уже была жена и двое детей. Разрешили жене приехать только на месяц. Но она работала во Франции. Нам повезло, потому что это было в 59-ом году. Чтобы попасть в СССР, тогда это было очень трудно. Я просил. Сначала они сказали — нет. Мы не могли, как иностранцы, ехать дальше 40 км вокруг Москвы. Я раздражался и сказал, что вы принимаете меня за шпиона. И они дали разрешение. И с женой мы отправились в большое путешествие по России, там Ленинград, Одесса, Сочи. По Волге на пароходе. Через год после этого все эти места были запрещены. Нам повезло.
М. ПЕШКОВА: Здесь мне хотелось спросить про вашего педагога. Ведь это человек с удивительной судьбой, проживший большую жизнь.
Ж. КАТТО: Да, есть разные педагоги, преподаватели русского языка. Когда я начал учиться русскому языку, мне было 20 лет, когда я вступил в высшую школу. Самая высшая школа во Франции для профессоров. Например, Помпиду окончил эту школу.
М. ПЕШКОВА: Кто еще закончил?
Ж. КАТТО: Сартр, все великие писатели, философы заканчивали эту школу. Не только по литературе, но и по науке. Я очень поздно начал изучать русский язык.
М. ПЕШКОВА: А почему вы начали изучать русский язык?
Ж. КАТТО: Я был специалистом французской литературы. Я вообще интересовался литературами. Не только французской литературой, но и другими. Я хотел читать русские книги, которые я любил, особенно русскую литературу: Достоевского, Гоголя, Пушкина. Поэтому я хотел изучать русский зык, чтобы читать текст прямо. Не читать переводы. Мне казалось, что русская литература очень богатая, как немецкая литература, больше, чем немецкая литература, как наша литература. Я специалист литератур. Меня интересует структура русских романов. Толстой, Достоевский, Гоголь. Они не пишут, как Стендаль, Бальзак. Наши пишут хорошо. Но это не то. У русских есть свобода.
М. ПЕШКОВА: Размах, широта.
Ж. КАТТО: Да, широта. И они не считаются с классическими канонами. Бахтин заметил, когда Толстой ответил на критику «Войны и мира». Он сказал, если считаться с русской литературой, не найдутся работы, которые соответствуют западному идеалу. Он говорит, что «Война и мир» — это не роман, не эпопея, это то, что я хотел писать. Возьмите «Мертвые души». Это не роман. Это рассказ-путешествие. Возьмите, например, «Записки из мертвого дома». Тоже не роман. У вас есть люди, которые пишут, как у нас. Это Тургенев, например. У него есть структура. Это не в плохом смысле я говорю. Структура, как у нас. Но у Гоголя, у Достоевского, у Толстого — это другие вещи, которые совсем отдельно существуют, оригинальные вещи. Как определить точно мою мысль? Бахтин сказал, что это плюрализм, многоголосие. У нас есть только одноголосие. Есть полифония у Бахтина, да? Он чувствовал, что есть большая разница. У Пушкина это совсем другое. У Пушкина это очень оригинально, но у него есть и французский дух, и русский дух вместе. Не знаю, как он сделал, но Достоевский сказал, что Пушкин дал единство литературы европейской. Считаю, что у вас есть европейские писатели, особенно Пушкин, может быть, Булгаков, хотя он совсем русский человек. Но все-таки у него есть, особенно в «Мастере и Маргарите», по-моему, это русский роман, но вместе с тем и европейский роман.
М. ПЕШКОВА: Я хотела спросить вас о вашем педагоге.
Ж. КАТТО: Там был господин Пиду. Он неизвестный в России. Он был специалист немецкого языка. И он попал в уже давно к немцам. И там были русские ученые. Он говорили с ними, и он начал любить русский язык. И он знал много языков, он знал «Евгения Онегина» наизусть.
М. ПЕШКОВА: Боже мой, это же такой объем.
Ж. КАТТО: Он был очень странный человек, но очень симпатичный. И когда я начал учиться русскому языку с ним, он сказал, что надо начинать с санскрита. Один из важных педагогов — Пьер Паскаль, который стал моим другом потом. Я скоро издам последние заметки Паскаля. Это то, что он писал, когда был в России. Он начал с 17-го года, и теперь самые последние тетрадки, которые у меня есть, это 28–29 год. Это были самые сложные годы. Там Сталин был и т. д. Он был человек буржуазный. Он был блестящий студент. Он учился русскому языку сам, один. Уже давно, когда был мальчиком. В лицее не было преподавателей. Он читал, покупал книги и т. д. До войны он поехал туда. Его родители дали ему разрешение. Он поехал в 10-ом и 11-ом году в Россию. Потом он изучал латинский и греческий язык, но он продолжал изучать русский язык. Когда война пришла, он был солдатом, боролся, был поражен на фронте. И они узнали, что он говорит по-русски. И его послали в Петербург. И там он был в посольстве. И он знал царя. Это был маленький офицер, не больше лейтенанта-полковника.
М. ПЕШКОВА: Подполковник.
Ж. КАТТО: Да. И потом была первая революция, Февральская. Он был католиком. У него были правые взгляды.
М. ПЕШКОВА: Он был за самодержавие?
Ж. КАТТО: Нет, но во Франции он не любил республику. Он любил русский народ. Он решил сразу остаться с народом. И он остался в России. Он работал с Чичериным.
М. ПЕШКОВА: Это по линии международного комиссариата.
Ж. КАТТО: Да. Он работал с ним. Он видел очень быстро, что все вещи после Кронштадта не шли, как он думал раньше. Он был настоящий большевик. И постепенно он удалялся. Он работал с советскими людьми. Его во Франции хотели казнить.
М. ПЕШКОВА: Его сочли шпионом?
Ж. КАТТО: Нет, не шпионом. Он работал открыто с большевиками. Но Франция сначала была не за большевиков. И он остался там. Он женился. Он удалялся постепенно, потому что он видел, как революция постепенно сделалась не революцией. Это было начало бюрократии.
М. ПЕШКОВА: Профессор Сорбонны, известный славист Жак Катто. Продолжение программы «Непрошедшее время» на «Эхо Москвы» о русских романах. Что значили они в его судьбе? Об учебе в Москве и о своих учителях.
Ж. КАТТО: Большевики думали, что это странно, человек — француз, католик. Он говорит, что он большевик. Его спросили: «Почему вы работаете на нас?» Он сказал, что я могу быть католиком и коммунистом. Он объяснил. Его оставили в покое. И он работал тогда в институте Маркса-Энгельса. Там был какой-то Рязанов, кажется, во главе этого института. Там он работал в архиве. И ему дали проверить, читать архив Бабефа, который они купили во Франции. Там были книги про Аввакума. И уже давно, как католик, он интересовался единством церкви и знати, как Соловьев. Очень интересно. Он начал изучать жизнь Аввакума и т. д. Но он интересовался, как это. Это старая литература. И он сказал, что он нашел свое назначение. И он готовил диссертацию. В 33 году ему разрешили уехать во Францию обратно. И там он стал очень быстро профессором, потому что он был очень ученый человек. И он перевел жизнь Аввакума. И он писал большую очень известную диссертацию о расколе. Недавно издали эту диссертацию у вас. И вы знаете, кто перевел этот текст? Один из сыновей Толстого. Паскаль писал свою диссертацию в 37 году. Это один из сыновей Толстого, который жил в Великобритании, который потом вернулся в СССР и сдружился со староверами. Я вам покажу эту книгу.
