2-й раз я читал уже просто с содроганием. Я не могу привыкнуть к этим сюжетам. Я не могу просто так перелистывать эту книгу. И для меня просто открыть ее — это как погрузиться в страшную атмосферу серого сумеречного зимнего Ленинграда. Я застал Ленинград еще. Еще не был Петербургом, не был так расцвечен и, в общем, как-то так освещен. Я застал этот город серый. Я застал этот город еще советского периода, плохо освещенный, морозный. 1-й раз я появился в Ленинграде, был мороз 26 или 27 градусов. Впечатление от города было чрезвычайно тяжелое. Как будто вот над городом витает… эти души этих убиенных, погибших людей и во время блокады, во время сталинских репрессий, во время кошмарных репрессий времен так называемой революции нашей, объединить вот эти сверху несущиеся стоны и крики от этого города, прекрасного впечатления… белые ночи этого города, я не могу. Для меня это город, за жизнь которого заплачено вот этими кошмарными страданиями. Я всегда очень часто об этом думаю, об этой цене. Цена этого города, она меня не отпускает. Может быть, это уже фобия какая-то. Может быть, я уже просто схожу с ума. Но жить в Ленинграде и не помнить об этом, не знать об этом невозможно. И книга эта, считайте, что это главный, если угодно, нравственный, религиозный документ для нас. Важнее этой книги для жителей Петербурга нет. И поэтому мы с таким трепетом, с такой любовью относимся к Гранину, слава Богу, живущему рядом с нами и участвующего в жизни города и сегодня, потому что сейчас в городе нет второго человека, который мог бы заставить власти или там разных, всяких там бандитов остановиться и прислушаться к мнению горожан. Гранин для нас — это какой чистый, светлый образ и, слава Богу, живущий рядом с нами. Слава Богу, живущий рядом с нами.
М. ПЕШКОВА: Их давние муки и боль, и нет прошедшей истории. Режиссер и сценарист кинокартины «Читая блокадную книгу» А. Сокуров. я М. Пешкова. Программа «Непрошедшее время».
Генрих Боровик о знакомстве с Эрнестом Хемингуэем
(27 МАРТА 2016)
Повтор от 2004 г
М. ПЕШКОВА: Гостеприимно принимал меня известный публицист и писатель Генрих Аверьянович Боровик. Разговор зашел о друзьях, среди которых были и Роман Кармен, и Юлиан Семенов. Хотелось расспросить о многих. Но более всего меня интересовало, как состоялось знакомство с Хемингуэем. Рассказывает Генрих Боровик.
Г. БОРОВИК: 60-й год. Год назад произошла революция на Кубе, и я рвался поехать туда. Рвался просто увидеть, что, как, чего. До этого я уже был там. И во Вьетнаме во время войны с французами. Там изгоняли французских колонизаторов. Был я в Индонезии во время войны. На Суматре было провозглашено правительство в изгнании, в общем, был такой мятеж. И я с огромным удовольствием принимал… И был единственный, кстати, иностранный журналист, которого Сукарно пустил на театр боевых действий. Написал об этом. В общем, я так как-то по горячим точкам начинал свою деятельность. Бирма, там тоже была такая мини гражданская война. Все это было чрезвычайно интересно. В общем, я ездил по революциям, так сказать. И когда случилось это на Кубе, я очень хотел туда поехать. И выпросил, в общем, командировку. В «Огоньке» я тогда работал в международном отделе. Ну, уже себя как-то зарекомендовал, уже были очерки, и уже был достаточно популярным журналистом. И меня решили послать. Ну, а Вы знаете, в то время для того чтобы послать журналиста, да еще, там скажем, на Кубу, разрешение требовалось ой-ой-ой какое. Это секретариат ЦК как минимум, а иногда и Политбюро. В общем, все как полагается, в те времена я имею в виду. И вот однажды меня… Еще я не знаю, состоялось ли решение или не состоялось, но готовлюсь. Меня вызывает главный редактор, немножко расширенные глаза, говорит: «Генрих, тебя в Кремль вызывают». — «Как это в Кремль?» — «Микоян». А Микоян, я знал Микояна. И он знал меня, потому что кроме всего прочего я в 59-м году в группе журналистов, — это была большая группа журналистов, — сопровождал его в Мексику. Он ездил с визитом в Мексику, с официальным. И вот, по-моему, 10 или 12 журналистов его сопровождали. А от «Огонька» сопровождал я. Я и снимал, и писал. В этом смысле я был экономически выгодный корреспондент, потому что вместо двух суточных, можно было платить одни суточные. А ему понравилось, как я написал из Мексики. «Огонек» все-таки был неофициальным журналом. У него не было написано, что это орган ЦК. Это не «Правда». Это не «Известия». Там такого рода поездки, значит, описывались вот такими словами: «С огромной радостью мексиканский народ встречает посла», — ну, и так далее, и так далее. Я ничего это естественно не писал. А были какие-то такие очерковые зарисовки того, как проходил этот визит. Ему это понравилось. Он вообще был живым человеком с юмором, я бы сказал теплым человеком. Я других членов Политбюро, в общем, не знал, но вот он, по всей видимости, отличался в очень хорошую сторону.
В общем, он меня вызвал. Я прихожу к нему в кабинет. Он говорит: «Слушай, Боровик, значит, тут ты, наверное, знаешь, что на Кубе революция случилась?». Я говорю: «Да, я знаю». Он говорит: «Я слышал, ты собираешься туда?» Я говорю: «Да». — «Ну, видишь какое совпадение, я тоже собираюсь, — он сказал, — с официальным визитом в марте. Ты едешь в феврале, я — в марте. Значит, у меня к тебе какая просьба, дело в том, что мы до сих пор не знаем, что это за революция, потому что коммунисты оттуда, с Кубы, пишут, что это самозванцы и вообще это все не соответствует учению Маркса-Ленина. А революция, что эта 12 человек пошли в горы Сьерра-Маэстро, там после этого собрали армию и свергли диктатора Батисту. Ну, в общем, поезжай туда. Я знаю, что у тебя там получаются такие простые беседы с людьми. Поговори с людьми. Узнай, что они думают об этой революции, потому что идет противоречивая информация. А люди вроде хорошие. Ну, диктатора же свергли». Ну, для меня это была, конечно, огромная честь. В общем, я поехал туда. Месяц ездил по всей стране. Переговорил с сотнями людей. Да, он говорит: «Я когда прилечу, я тебя вызову, и ты мне расскажешь. А мы уж тут сделаем свои выводы». Да и действительно вот он прилетает, его встречают и через два или три дня меня вызывают к нему: «Ну, — говорит, — рассказывай». Я волновался, как даже не знаю с чем сравнить. Потому что, ну, как вы думаете, ну, я сравнительно молодой журналист, там 30 лет. В то время мы мужали гораздо позже, чем сейчас молодые люди. Нам не позволялось. 30 лет, журналист — это начинающий журналист. «Ну, вот, рассказывай». Я ему начинаю рассказывать, в начале волнуюсь, а потом смотрю, он очень благожелательно слушает и кивает, и улыбается в смешных местах. Все как полагается. И я так уже осмелел, и разговариваю. В какой-то момент он мне говорит… Да, что-то я рассказал, даже не помню что, он говорит: «Нет, так не бывает, так не может быть». Я говорю: «Анастас Иванович, как это не может быть? Я же видел». Это я уже со знанием дела. Уже 25 минут говорю, член Политбюро меня слушает, не перебивает. Я говорю: «Как это? Я же видел». Он говорит: «Ну, видел, видел. Не разобрался». Я говорю: «Как не разобрался?» и начинаю утверждать свою точку зрения. Тогда он так посмотрел на меня и сказал: «Слушай, Боровик, хочешь со мной разговаривать, лучше молчи». Ну, этот совет я так в жизни, в общем, и не использовал. Но это вот, так сказать, Вы говорите предыстория. Вот это предыстория. А следующее было вот что. Нас было человек 10 журналистов, которые сопровождали его на Кубу. Там были и «Известия», и «Правда». «Огонек» — скромный журнал, но тем не менее, значит, фотографии… Все наши вожди любили, чтобы фотографии были на обложке, в цвете, и не только на обложке и так далее, и так далее. А я, как я уже вам сказал, и снимал, и писал. У него в программе посещение Эрнеста Хемингуэя. Это мы все знаем. И мы мечтаем все, что пойдем вместе с ним, и увидим живого классика. Для меня он был вообще кумиром. Я читал все его, в том числе и «По ком звонит колокол», который у нас еще не издавался. Я вам сейчас покажу, у меня вот ту на полочке, я Вам покажу, как был издан «По ком звонит колокол» впервые. Сейчас. Для служебного пользования он был издан, для самых верхов, но это было чуть позже уже.
