– Здесь не варят подобного, госпожа. Откуда ты узнала, что любит вкушать мой народ?…
Сигина ласково улыбнулась и, с видимым удовольствием глядя, как он ест, пояснила:
– Мои сыновья не могут вернуться ко мне насовсем, пока они врозь. Но это не значит, что они совсем не навещают меня. Иногда они приходят в мой дом… думают, глупенькие, будто я их не узнаю. Один из них побывал у меня дней за десять прежде тебя. В тот раз он был венном. Он-то и рассказал мне, как готовится похлёбка из капусты и трав, которую вы называете щами.
Уж не тот ли венн, которого видели в Четырёх Дубах! – отметил себе Волкодав. Коли уж Сумасшедшая посчитала его за своего сына, парень, верно, не из самых дурных. Знать бы ещё, чего ради он в одиночку таскается по чужедальней стране. Надо будет спросить, не разобрала ли, какого он рода. Хотя откуда ей… а впрочем, ведь распознала же во мне Серого Пса… Волкодав посмотрел в опустевшую миску. Подметать еду так жадно и поспешно не считалось приличным. Другое дело, щи, как любая очень добрая снедь, словно бы провалились мимо нутра, не причинив тяжести, лишь навеяв тёплую благодать в животе. Выхлебал и не заметил, когда ложка по дну заскребла. Венн хотел извиниться, но Сигина, как любая хозяйка, только радовалась мгновенно исчезнувшему угощению.
– Я тебе ещё принесу! – поднимаясь, сказала она. – Я много сварила. Целый горшок.
Он тоже проворно поднялся:
– Не годится тебе ходить за мной, госпожа…
Ей бы дом, подумал он неожиданно. Свой дом, настоящий. Уютный и тёплый, не ту мерзкую развалюху. И настоящих, не выдуманных сыновей. Любимых чад… работников, заступников…
Сигина улыбнулась:
– Мои сыновья однажды разыщут друг друга и возвратятся ко мне. Тогда мы выстроим дом и станем в нём жить. Знаешь ли ты, какая радость для матери – смотреть на сыновей, собравшихся за столом?… Эта радость меня ещё ждёт… а пока дай угостить тебя, как я привыкла.
Она взяла миску и вновь удалилась на кухню, а прежде того потрепала венна по волосам. Он остался сидеть, онемело чувствуя на себе её руку. Краем уха он слушал, как возилась во дворе ребятня. Он заметил, что дети на некоторое время притихли, словно увидев незнакомых людей, потом возобновили игру. Ему смутно подумалось, уж не Кавтин ли приехал?… И так же смутно он решил, что навряд ли. А хотя бы Кавтин!… Сказанное и сделанное Сигиной было гораздо значительнее Канаонова братца. И вообще всего, что могло происходить снаружи.
Сумасшедшая отчего-то застряла на кухне. Волкодав почувствовал себя вовсе неловко и решил пойти посмотреть, но тут занавеска откинулась, и он увидел Сигину. Дюжий бородатый мужик крепко держал её перед собой, приставив к шее женщины нож.
Волкодав одним движением вылетел из-за стола, перепрыгнув скамью…
– А ну, стой смирно! – рявкнул мужчина. Тогда-то, со второго взгляда и по голосу, венн признал его. Это был предводитель данщиков, обиравших приречную деревушку во славу какого-то Сонмора.
Делать нечего, Волкодав застыл, смиряя злую дрожь тела, изготовившегося для боя. Вот что бывает, если сыновья шляются неведомо где, подумал он с отвращением. Когда требовалось, он бывал быстр. Стой Сонморов человек на три шага ближе, он уже катался бы по полу, утратив нож вместе с рукой. Но разбойник был опытен и расчётлив. Волкодав знал, что не поспеет до него дотянуться. То есть, конечно, дотянется и убьёт, но кабы тот прежде не чиркнул ножом… Даже в смертной судороге: и этого хватит…
– Ты за меня не бойся, сынок, – неожиданно сказала Сигина. – Не слушай его, он меня не убьёт. Мои сыновья не позволят.
– Ты-то помолчи, клуша! – встряхнул её предводитель. Волкодав не двинулся с места. Он услышал, как к нему осторожно подошли сзади, и разбойник злорадно оскалился: – Давайте-ка, свяжите его!
Между тем в общей комнате появились ещё люди: их было уже не четверо, как в деревне, а никак не меньше десятка, и все с оружием. Несколько местных и заезжих мужчин, сидевших за столами и стоявших у стойки, при виде непорядка двинулись было с места. Блеск отточенного железа мигом их вразумил. Остался сидеть на своём месте старый горшечник, вёзший в Кондар небьющиеся кувшины и звонкие чаши из белоснежной глины, водившейся в одном-единственном месте, близ его дома. Мрачно замерли сыновья старика. И даже охотник, уложивший свои меха на повозку горшечника и за то взявшийся провожать его по лесам…
– Всем тихо сидеть, – ухмыляясь, приказал разбойный вожак. – Без нужды не тронем. А кто вынудит, не обессудь!
Вот потому, думал между тем Волкодав, я и не пустил Тилорна обратно через Врата. Да и Эвриху на самом-то деле не след бы высовываться сюда… Ох, Беловодье!… Даже и меня по сторонам оглядываться отучило. Уж что говорить про тех, кто там вырос!… Но я, я-то хорош!… На какой мякине попался…
Тут венн дал себе слово: останется жив – до конца дней своих не послушает человеколюбцев. Милосердцев всяких там. Вроде Матери Кендарат. Внял её наставлению, не схлестнулся насмерть с четверыми в деревне… и вот награда. Как бы теперь повела себя жрица? На какую ошибку ему указала бы? Вовсе не надо было обижать данщиков у реки, а обидел, так пожинай?… Волкодав свою оплошность видел разве в том, что на месте голов им не скрутил. Сейчас ещё Сенгар припожалует… Которого он тоже имел глупость носом потыкать, а потом отпустить…
Кто-то торопливо свёл его запястья и начал весьма умело опутывать прочной верёвкой, похожей на струнную тетиву. И за то спасибо, что сразу не накинули на горло удавку. Волкодав напряг руки, стараясь оставить себе хоть какую надежду, но возившийся с верёвкой оказался тоже не промах:
– Не балуй, ты!… – И под рёбра упёрся кончик ножа.
Эврих сидел наверху, в комнате. Он усердно писал-таки книгу обо всём увиденном в путешествии. Вот уже который день венн ожидал, чтобы ему наскучило это занятие, но арранту прилежания было не занимать. Сегодня он взялся усердно расспрашивать Рейтамиру, а та только рада была говорить. Стоя дурак дураком со связанными руками, Волкодав подумал об этих двоих, не зная, чего пожелать. Чтобы они выглянули в общую комнату? Или чтобы просидели в неведении, пока всё не закончится и разбойники не уйдут?…
Ноги они ему связать не додумались, и Волкодав всё поглядывал на вожака. Однако тот, не в пример самому венну, бдительности не терял. И ножа от горла Сумасшедшей Сигины не отводил.
– Пойду гляну наверху, – сказал один из разбойников, рослый усатый парень. Предводитель кивнул. Волкодав проводил взглядом двоих, ушедших по винтовой лесенке, и на душе потемнело. Их комната была самой первой по коридору (и оттого самой дешёвой). А с Эвриха велика ли защита?…
Между тем на нём расстегнули ремень с ножнами, и алчные руки немедленно обнажили клинок. Грабители зацокали языками, любуясь сплетениями неповторимых солнц, бегущими от кончика до рукояти. Волкодав видел, какое искушение немедленно одолело главаря. Ему смерть захотелось самому испробовать меч, отобрав его у подручного (подручным, кстати, был тот молодой стрелок, охотник на кур). Но и Сигину было боязно выпускать, притом что двое с луками держали венна на прицеле… Знать, чуял нутром, что Волкодав и со связанными руками мог натворить дел… И нацеленными стрелами навряд ли смутился бы…
