Тут принц заметил, что и Дузмар, и Размунд оглянули его как-то странно. С тоской, с пониманием и с гордостью. И Лансер вдруг почувствовал себя настоящим мужчиной. Хотя он сражался во многих битвах, брал многие крепости, покорял многих женщин… Но именно сейчас, отодвинув свои интересы, свои желания ради той, кого он полюбил, неприлично быстро и безрассудно сильно, он ощутил себя достойным своего меча, своего титула, своего Дома. Ему оставалось лишь надеяться, что все это сделает его достойным Катрины… И что Небеса, увидев его самоотверженность, помогут принцу и его избраннице остаться вместе.
— Как это мило с вашей стороны, Ваше Высочество, — голос Артура стал резким. Он не понял и не разглядел того, что сразу распознали Дузмар и Размунд. Сэр Догейн не знал любви, ему знакомы была лишь страсть. Он не знал, как порабощает это чувство. Не знал, как оно вынуждает даже последнего эгоиста жертвовать всем и вся. Он не знал, потому — заподозрил подвох, неладное. Однако признаваться принцу в своем недоверии — верх глупости. Потому рыцарь лишь сказал, — я увезу Катрину домой. Но потом… Вернусь сюда и помогу вам в поисках моих людей. Ведь не могли они совсем сгинуть! Хотя бы тела должны были остаться…
— Это справедливо, — согласился принц и протянул рыцарю ладонь.
Артур не скрыл удивления. Наследник не требует поклонов и лести? Что это? Ловкая игра в доброго монарха или истинное, столь редкое в эти времена благородство?
«Время покажет, — подумалось Артуру, — каково его лицо», — и без смущения и почтения, так, как если бы перед ним стоял заправский рыцарь, он пожал принцу руку.
Глава 16. Королевский приказ
Цветы розы уж покрыла тонкая ледяная пленка. И хотя этот сорт невероятно долго сопротивлялся морозу, зима намеривалась нанести последний удар по храбрым и благородным бутонам, превращая нежные алые лепестки в безжизненные осколки холодного хрусталя.
Катрине от мысли, что зима всегда побеждает, так или иначе, стало тревожно. Ведь это значило, что зима победит и ее…
Хозяин продолжал сниться леди Догейн. Она все чаще видела его в своих дремах, все отчетливее распознавала его лицо, бесстрастное и жесткое, все явственнее ощущала морозные прикосновения его рук, тяжелое и настойчивое давление его тела, прижимавшегося к ней…
Ярость вдруг ошпарила ее кипятком, отгоняя промерзлые образы из снов. Как… Как он смеет так с ней обращаться?! Как он смеет объявлять ее своей, не справившись даже о ее мнении?! Как смеет похищать ее людей? Как смеет отбирать у нее Бенжена?! И как смеет после всего этого отравлять ее сны своим появлением?! Насылать на нее столь мерзкие, столь постыдные мысли, столь запретные и противоречивые чувства?!
Сощурившись со злости, стиснув губы так крепко, что они запульсировали, Катрина схватила один из бутонов и сжала тонкими, покрасневшими от холода пальцами. Пожухлые и уж подсушенные лепестки треснули, словно бы стекло, и рассыпались в прах прямо в ее ладони.
Легкое дуновение ветра, будто специально подосланного к ней, снесло остатки гордого цветка и развеяло по серой дорожке аллеи.
«Быть может, — подумалось Катрине, — цветок и умирает под натиском зимы… Но я не цветок. Я не сдамся. Ни за что не сдамся…».
Тут вдруг на смену решительности пришло отчаяние. Страх не желал отпускать Катрину из кандалов и сильнее натянул цепи. Она почувствовала себя такой слабой, такой одинокой… Лансер был рядом, Лансер поддерживал ее, защищал ее. Но был ли он в безопасности? Она потеряла всех своих защитников за такой короткий срок…
«Небеса! — леди Догейн с трудом сдерживала слезы, — хоть бы случилось что-нибудь хорошее. Хоть что! Самая малость… Мне нельзя, нельзя терять надежду! Но, Небеса, как сложно ее сохранить!».
За спиной раздался хруст — засохшая ветка сломалась под чьим-то сапогом. Катрина вздрогнула от испуга. Она уж боялась оборачиваться. Что ее ждет? Очередная плохая новость? Очередное ужасное видение? Очередная таинственная встреча?
Быть может, если не поворачиваться — удастся остановить время? Если бы… Если бы это только было возможно!
— Катрина, — послышался знакомый голос. Голос родной, согревающий все внутри. Голос, который так давно к ней не обращался…
Она резко оглянулась, застыла изумленно, не в силах поверить своим глазам.
— Артур! — улыбка сверкнула на лице, возвращая ему всю прелесть, всю красоту.
Катрина бросилась к брату, подскочила, обнимая за шею. Он ловко и крепко обхватил ее за талию и прокружил в воздухе. Она была такой легкой, такой тоненькой! Артура объяло желание никогда и никому ее не отдавать.
Ведь мужчины… Мужчины ничего не смыслят в такой красоте! Мужчины уродуют, портят, ломают чистых, изящных и добрых дев, как Катрина. Мужчины гасят пламя в их сердце, лишают блеска их глаза…
Нет… Нет! Он знает мужчин! Он ее не отдаст! Ни рыцарю, ни лорду, ни принцу, ни фейри, если таковые вообще существуют!
— Артур… — после быстрого и захватывающего дух кружения, Катрина ловко встала обратно на землю. Каблучки ее туфель звонко цокнули о каменную кладку. Она оглянула брата с нежностью и теплотой. Но вдруг ее брови сердито сдвинулись, алые губки чуть раскрылись, оголяя белый оскал. Катрина быстро и неожиданно, как кошка, хлестнула брата по лицу. Совсем не больно, но у Артура, впрочем, в глазах заискрилось от обиды и страха. — Где тебя носило?! Почему ты так долго не возвращался домой?!
— Я… — он и не знал, что ответить. Сумел лишь изобразить раскаяние на лице и шире раскрыл веки, придавая взгляду невинность и чистоту.
Но Катрина не купилась. Конечно, нет! Ведь они росли вместе, сестренка знала все его маски, все его роли, все его хитрости и уловки.
— Просиживал в тавернах, проигрывал деньги… — зашептала она осуждающе, но вместе с тем — с жалостью к брату.
— Я отослал большую часть своих денег отцу, — буркнул он, оправдываясь.
— Ты совсем забыл меня, Артур, — она вдруг отстранилась, — какое мне дело до твоих денег?! Я беспокоилась. Никаких вестей от тебя не приходило. Сиди, гадай где ты, с кем ты…
В сердце кольнуло от воспоминания. Катрина не забыла, как вечерами глядела в окно, надеясь, что сейчас раскроются ворота и во двор въедет живой, здоровый, по-прежнему несносный Артур. Но ворота так и не раскрылись. Она помнила, как вскакивала утром с постели, бежала в главный зал, надеясь, что там, подле отца, устроившегося у камина, сидит ее брат и рассказывает о своих подвигах и приключениях. Но каждое утро отец глядел на пламя в очаге в полной тишине и в полном одиночестве…
Она боялась за брата и злилась на него. Особенно сейчас, когда он стоял тут перед ней, сверкая хитрой ухмылкой, живой и здоровый…
Впрочем, вместе с тем, она была совершенно счастлива, что он стоял тут перед ней, виновато улыбаясь, целый и невредимый.
— Как ты тут оказался? Зачем? — она снова приблизилась, обняла его крепко и вжалась лицом в его грудь.
