Катрина заставляла себя вспоминать Лансера, Артура, отца. Вспоминать всех, кого любила. Вспоминать всех, кого встречала. Всех, кто радовал ее или злил. Всех, кто так или иначе появлялся в ее жизни.
Ведь если не делать этого — она пропадет. Встречи и расставания — главы в книге жизни. Без них будут лишь пустые страницы.
Казалось, фейри незаметно, но невероятно умело стирал из повествования о ней все сцены, оставляя лишь одно место действия — холодный замок. И лишь одного героя — его самого.
Катрина не хотела, чтобы Хозяин Зимы остался последней и единственной главой в ее жизни.
Она закончила вышивать очередной лепесток благородного цветка. Еще одна роза была уж почти закончена. Оглянув ее тоскливо, леди Догейн не сдержалась и тяжело вздохнула.
Тут же она замерла напряженно, ощутив на себе угнетающий взгляд. Не нужно было поднимать глаз, чтобы ледяной взор Хозяина пронзил насквозь. Порой Катрине чудилось, что взгляд этот такой же вещественный, как острый кинжал. Он вонзался в плоть с той же силой и стремительностью. И хотя не причинял боли… Был столь же холодным, как сталь.
— Ты все еще думаешь о нем, не так ли? — послышался голос фейри.
По-прежнему бесстрастный, по-прежнему спокойный, но, впрочем, никогда не равнодушный.
Неуловимые ноты, чуть заметные интонации давали точно понять, что Хозяин заинтересован в ней… Только распознать, что он хочет: причинить ей страдания или осчастливить, — не смог бы определить ни один человек.
— Думаю… О ком? Кого ты имеешь в виду? — она сделала вид, будто не поняла.
Фейри ухмыльнулся как-то болезненно, обиженно.
— Ты знаешь, о ком я. О том твоем принце… Линдусе?
— Лансере, — поправила Катрина, нервно хватаясь за иглу.
— Лансере, — повторил он, наблюдая, как пленница дрожащей рукой пытается продолжить работу и делает вид, будто от звучания его имени сердце не вздрагивает.
Хозяин раздраженно постучал тонкими, но сильными пальцами по ручкам кресла. И что же… Что же она в нем нашла?! В напыщенном юнце, который едва ли страдал в своей жизни, а значит — не знал цены счастья! Не знал цены любви.
— Если бы ты только дала мне шанс… Катрина! — он вдруг подался к ней.
Леди Догейн вздрогнула: давно Хозяин не делал таких резких движений, не повышал голос, не подходил к ней так близко и не заглядывал в глаза с такой отчаянной искренностью.
— Первое впечатление, первое чувство… Оно может быть обманчиво. Я знаю… Я понимаю, что этот твой принц был первым, кто вызвал трепет в твоем сердце, — присев на край скамьи, где она сидела, Хозяин схватил ее за ладонь и крепко сжал. Небеса! Какими же холодными были его руки! Впрочем, Катрина почему-то не выдернула свою, не отстранилась. Как загипнотизированная, она уставилась на него, заглянула прямо в глаза и в них, за собственным отражением, начала видеть нечто новое… Нечто такое, что скрывалось за жесткостью и самоуверенностью, нечто мягкое, тонкое и… Несчастное. Быть может, об этом говорила девушка-мираж? — ты не можешь представить, как меня злит, как выводит из себя то, что именно он оказался рядом с тобой. Что именно он затронул твою душу. Что именно он поселился в твоих мыслях. Я бы отдал все, все на свете, лишь бы оказаться на его месте! — она нахмурилась недоверчиво. Отдал бы все? Наверняка он говорил это всем девушкам, которых забирал из дома против воли, всем, кого пленил, всем, кто сейчас лежал в хрустальных саркофагах в холодной и одинокой усыпальнице. Словно прочитав ее мысли, Хозяин воскликнул убедительно, — ты особенная, Катрина. Я знаю, как это звучит, как это выглядит, — фейри опустил голову. Серебряные локоны, соскользнув с плеч, заискрились перламутром на свету. Хозяин поник, вдруг как-то осел, выпустил ее руку и отстранился.
Катрина оглянула его недоуменно. Сердцебиение участилось. Отчего-то ей стало страшно. Что… Что он собирался делать? К чему эти разговоры? Эти сожаления?
Повисла тугая тишина.
Отвернувшись, он судорожно искал за что зацепиться взглядом. Пальцы согнулись сами собой и ногти с силой вонзились в обитое мягкой тканью сидение скамьи. Он не мог понять, зачем начал этот разговор и не представлял, как его закончить.
— Я похитил многих девушек. Это правда. Я убеждал их поверить мне, хотя знал, что их ждет… Что жизнь рядом со мной изменит их навсегда, — прохрипел он, все еще не оглядываясь, — я мог бы оправдаться. Сказать, что являюсь таким же пленником, как и они, что не смог бы вернуть их домой, даже если бы захотел. Ведь так оно и есть, но… Правда заключается в том, что мне никогда не хотелось этого сделать. Для людей зима длится долго. А для меня — невыносимо ожидание зимы. И мне безумно… Безумно одиноко, Катрина.
Он замолк. Застыл. Могло даже показаться, что фейри превратился в статую, но Катрина видела, как прерывисто вздымается его спина при дыхании.
— Значит… — ее шепот, тихий, вибрирующий, растерянный вынудил его болезненно согнуться, — ты не вернешь меня домой? Даже если бы захотел вернуть?.. Не сможешь?
Осознание приходило к ней медленно. Катрина не хотела… Изо всех сил отгоняла эту мысль, но та оказалась слишком цепкой. Она уже не вернется. Никогда.
— Мне жаль… Мне правда очень жаль, — он схватил ее за руку, надеясь, что и на этот раз она не одернет ее.
Однако Катрина убрала ладонь прежде, чем Хозяин сумел до нее дотянуться.
Ей хотелось вскочить, отойти от него, спрятаться… Но не было сил подняться. Ужасная, отравляющая апатия параличом распространилась по телу.
— Я умру… Да? Как те девушки. Ты убьешь меня?
— Я… — он осекся, думая, как лучше сказать, — я не убью. Не причиню тебе боли. Обещаю!
— Я не верю тебе, — пролепетала она, растерянно обнимая себя руками.
Не плакать… Главное, не плакать! Не показывать свою слабость!
— Те девушки не мертвы, Катрина! Клянусь… Я клянусь, что и ты не умрешь!
— Я не верю тебе, — процедила она сквозь зубы.
Вдруг сила вернулась, вдруг леди Догейн воспрянула.
Все предопределено? Она погибнет? Здесь? От его рук? Что ж… Даже если так — она превратит его жизнь в кошмар! Она сведет его с ума, раздавит его, унизит… Так, как способна унизить мужчину только женщина.
И, быть может, тогда… Хозяин Зимы решит, что одиночество все же лучше, и перестанет похищать девушек.
Если Катрина не может спасти себя… Она, по крайней мере, попытается спасти других.
— Катрина, я говорю правду, — обреченность в голосе сменилась раздражением, даже злостью, — как же ты не понимаешь? Я никому раньше не говорил то, что сказал тебе и то… То что еще готов сказать. Не смей… Не смей отталкивать меня сейчас!
— Что? — она встала медленно, обернулась, сжав пальцы в кулак, — не сметь отталкивать?! — девушка оскалилась и стрельнула в него грозным взором, — ты похитил меня! Ты убил Бенжена! Моих подданных!
