— Лизавета Андреевна, голубушка, — нараспев запричитал этот тип дребезжащим тенором, — как я рад, что с вами всё хорошо, как рад! — Мужчина всунул мне в руки свои цветы, и продолжил, — мы в офисе так боялись, что случится непоправимое, так боялись… — и далее в таком же духе. Иринка презрительно фыркала после каждой фразы, а я слушала его и без всякой магии понимала — врет.
Этот господин был явно с работы Елизаветы и явно пришел не просто так.
— И тебе не хворать Борис Давидович. Может, и со мной поздороваешься, дорогой? Не делай вид, что меня тут нет, — прервала бесконечный монолог посетителя Ирина, — и не строй из себя заботливого начальника, говори, с чем пожаловал, не трать время.
— О, Ирина Владимировна, вас-то я и не заметил, ослепленный тревогой о здоровье коллеги, — тон Бориса Давидовича из приторно-елейного стал наждачно-шершавым, — как замечательно, что вы не оставляете нашу Лизавету Андреевну своей заботой.
Непременно надо поинтересоваться, что за вражда между этими двумя, они явно знакомы, причем знакомы давно и мучительно. Меж тем Борис Давидович продолжал:
— Лизавета Андреевна, голубушка, бумажоночку подпишите и я не стану вас далее беспокоить. — В руках посетителя образовалась папочка, из которой он извлек прямоугольный листочек бумаги с печатным текстом, который я медленно и не вполне уверенно прочла. Заявление расторжении контракта? Видимо, на лице моем отразилось недоумение, потому что Ирина молча выхватила бумажку у меня из рук, прочла, хмыкнула и, помахивая листочком перед носом Бориса Давидовича, практически пропела:
— Борюсик, ты сюда примчался в надежде, что Лизка в полубессознательном состоянии вот это подпишет? Ах, Борюсик, Борюсик, с чего же ты решил, что этот номер у тебя прокатит? Все мечтаешь свою блондинистую давалочку на Лизаветино место пропихнуть? А с датой не погорячился, нет, мечтатель ты мой? Вчерашнее число, да? А как же больничный?
— Ну что вы, Ирина Владимировна, и в мыслях не было. Просто решил избавить коллегу от хлопот, мы же понимаем, что восстанавливать здоровье ей придется долго, а работа должна работаться. Наша Лизавета свет Андреевна не станет подводить родную фирму и не создаст проблем, ведь так Лизавета?
— Так, Борюсик, так, — ответила за меня подруга, — не создаст. Как только в полной мере использует весь период, отраженный в листке нетрудоспособности. Придется подождать, дорогой, — и сменив тон елейно-язвительного на деловой, продолжила, — не волнуйся, Борис Давыдович, в ближайшую пору работать ей не с руки, уволится она, уволится. В свое время. А ты уж проследи, голубчик наш заботливый, чтоб госпоже Варнаевой все, что полагается по закону, начислили.
— Ирин, ты же наверняка знаешь, что у нас полный треш. — Посетитель растер руками лицо, как это обычно делают, когда хотят взбодриться. — Люди в отпусках, Лиза больна, новые программы никто толком не знает. Только Лизка и может с этим софтом управляться. Что делать, пришлось подобрать ей замену. — Голос Бориса Давыдовича был неожиданно усталым и серьезным. Вот сейчас не врет, поняла я.
— Борь, ты же понимаешь, то, что ты нынче попытался провернуть — по-настоящему не порядочно, — Ирина тоже посерьезнела. — Давай так, Борь. Мы подпишем твою писульку, но только после того, как ты выплатишь все положенные проценты с маржи, которая идет по Лизкиным договорам. Или после больничного она еще и на реабилитацию соберется. За свой счет. Денег, честно заработанных дожидаться.
— Без ножа режете, дамы. — Борис утирал вспотевший лоб, — это незаконно.
— Ну не совсем незаконно, ты Лизкин контракт перечитай. В общем, так. Та, почти семизначная денежка, которая положена Лизавете по условиям контракта должна быть выплачена, а не присвоена лично тобой или компанией и мы никого больше не побеспокоим. И давай на этом закончим. У тебя треш, тебе пора.
Обсуждаемые в разговоре тонкости были понятны постольку, поскольку. Следить за словесной баталией и одновременно сверяться с памятью Лизы было очень трудно. Вдруг стало очень интересно, этот Борюсик сообразил, что за все время разговора я открыла рот только один раз — чтобы поздороваться.
Часть 16
Из больницы нас выписали с Шоном-Димой одновременно. Лидия Ивановна, святая женщина, устроила все так, чтобы ребенку не пришлось возвращаться в этот его приют, даже вещички какие-то привезла. А потом долго благодарила Ирину Владимировну за помощь, в чем она заключалась, я не уловила, какие-то местные административные тонкости. Ирина потом сказала, что вот человек с большой буквы, за воспитанников радеет так, что даже на некоторые нарушения инструкций пойти не побоялась, лишь бы ребенку на пользу.
Опыт езды в карете не подготовил меня к комфорту автомобильного салона. Мы с Димой-Шоном устроились сзади. Ну не случалось мне еще сидеть так удобно и так странно. Восхитительно мягкий диванчик был непривычно низким, но благодаря крою местной одежды сидеть на нём очень приятно. Представляю, каково было бы забраться сюда в многослойном длинном туалете с жестким корсетом. Мы маленько вздрогнули, когда в лобовое стекло брызнуло и палочки-скребки удалили незначительные загрязнения.
— Ой, Лиза смотри, они качаются, — не сдержал удивления ребенок.
— Дим, переключайся на новый формат, я — тетя Ира, а Лиза — мама, и только мама. — Твердо потребовала наша благодетельница. Я поймала в зеркале веселый Иринкин взгляд и усмехнулась в ответ. На языке этого мира обращение тетя****** используется как к посторонней женщине старшего возраста, так и к сестре матери, мне нравилась эта мысль.
Ребенок неуверенно на меня смотрел, словно боялся, что я не соглашусь. Пришлось приобнять его и притянуть к себе и ободряюще кивнуть. Я согласна, еще как согласна. Непередаваемая нежность захлестнула душу, когда мою талию обвили его прозрачные руки. Столько в этом простом жесте было доверия и надежды, что под сомкнутыми веками закипели слезы.
А за стеклом мелькали пейзажи незнакомого города. Мы прилипли к окнам. Шон пытался смотреть разом во все стороны.
— Все еще увидите, город никуда не сбежит, — ответила подруга на просьбу ехать помедленнее, — медленнее лучше не надо, жарко.
Жить нам предстояло в многоэтажном доме, аж на четырнадцатом этаже. Через пару дней мы уже освоились с высотой и научились ею наслаждаться. Пить чай на застекленной веранде-балконе и смотреть в закат — это так здорово!
Лизина квартира мне нравилась, светлая, компактная, очень удобная. Не то что служебная крохотулька или бесконечные переходы дома Риштаров.
— Мелкий, иди смотри, — позвала подруга, как только мы вошли, — это твоя комната. Лиза готовилась забрать того Диму из детдома, — грусть в голосе заставила Шона быть сдержаннее, да куда там, глаза расширены, рот приоткрыт, на бледных щечках румянец. Не было ни кола, ни двора, а тут целая комната с удобной кроватью, столом и даже игрушками. И все для него, для Шона!
К таким интерьерам мы не привыкли, да и что сирота мог видеть в своей прошлой жизни, ему и сравнивать-то не с чем. Зато мне есть. Не скажу, что обстановка в квартире была не по вкусу, совсем нет, красиво и очень гармонично, но к подобной эстетике еще привыкать и привыкать. Все квадратично-округлое, гладко-плоское, ни резьбы и узорчатости, ни сложноцветности. Но по-своему красиво.
