“О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух”, да-да. Пробовали вытащить из теплой воды подростка, который никогда и ни в чем не знал отказа? Хотя бы по-тому, что просто ни в чем не нуждался? А тут такое разнообразие ощущений! Он, помоему, от познавательного азарта даже как-то изжил свою простуду.
А груминг? Ну, тут я немного лукавила в своем недовольстве, повозится с такими волосами, это кайф. Но за этот кайф пришлось расплатиться, потому что Дораш тут же возжелал креативную прическу аж из трех французских кос. Тоже гривастый экземпляр.
А что такое в яйце? А почему оно на сковородке белеет, а…
Яичница с беконом несколько занятнее, чем просто вопросы задавать и мне тоже удалось поесть.
Судя по тому, что степняк называет нашего гостя полным именем, а не укороченным, Тит, как я его представила, Ваен счел нужным поделиться секретом. Оно и правильно. Это я не дотумкала и заигралась в конспирацию. А это, на минуточку, Бог. Кому ведома логика божественный деяний? Прогневается не пойми на что и все…
Дораш на рынок сегодня не пошел, видно решил меня с богом наедине не оставлять. Удивительный мальчик, не артачится, ведет себя без национальных заморочек, ко мне почтителен, но без пиетета, с Ваеном держит дистанцию, как и положено недопеску рядом с матерым зверем. Такое чувство, что он сразу два воспитания получил, национальное и, так сказать, цивилизованное. Непростой мальчик. Дед его в эмиссары готовит? Или, наоборот, в дипломатические представители?
А парни, меж тем убирали со стола. Тит явно и с удовольствием занял позицию ведомого при степняке, а тот вовсю эксплуатировал принцип “делай как я”. Дальше началось невообразимое, Дораш достал свои листочки, чтобы учится писать. У Ваена каллиграфический почерк, аналог прописей делал он, а учебником служил гроссбух, других книг не было, Тит немедленно потребовал себе такое же.
— Тит, а зачем…
— Нет! — Божонок даже привстал, — говори не Тит, по-другому.
— Раштит?
— Он хочет ласково, — пропела Сара, вот кто получал удовольствие от этого балагана и уже научился интерпретировать эмоции этого, э-э…разумного.
— Тишенька? — Воспоследовал надменный кивок и бесподобная мальчишеская улыбка, в которой засияли не только зубы, но и все золотистые конопушки. Ну как тут устоять? — Тишенька, солнышко, зачем тебе прописи, ты же говорил, что все языки понимаешь.
— Интересно. Сестра не умеет. — И сияет как рождественская реклама.
Потихоньку, полегоньку мы с Дорашем выяснили, что сестра, это Сиштира. Она старшая из близнецов и Тит ее не любит.
— Погоди, я не поняла. В храме статуи были, ты на свою похож. А Сиштира, она похожа? Явно ведь постарше.
— Как хочу, так и выгляжу. Статуя мне нравится.
Так вот почему он босой и раздетый был. Воспроизвел то, что было доступно. А под халатом из бронзы не видно, бос он или обут, в штанах, или нет. Так и шлепал от ближайшего храма, благо, не очень далеко. А материализоваться прямо в доме не догадался.
Так, мальчики заняты, пора браться за обед.
Учиться читать не так интересно, как висеть у меня за плечом, почемучкать, принюхиваться и совать пальцы под нож.
Я за своим рабочим инструментом слежу, моими ножами бриться можно. Всю жизнь с большими мастерами работала, они говорили: тупым инструментом только тупой работает. А ножи точить я специально училась, под свою руку и под свою силу. Какая разница, что резать, деревяшку или лук? И с кухонным ножом я управляюсь почти как профи, то есть быстро. Вот и не уследила. Тита разрывало от противоречивых желаний. И больно, пожалейте. И интересно, почему красная и соленая. И почему Нина злится… И…
Ох, оставалось только надеяться, что осторожности он научится так же быстро, как есть ложкой, иначе я опять стану седой.
Вот, не уследила и Тит притащился за мной в кладовку, ту которая не холодильник, но все равно прохладную и весьма. А там копчености, а там такие мешки интересные, а там кочан, который был уверенно им опознан, а там… под мои вопли о соплях и кашле Дораш вынес его из кладовой на плече, как кавказскую пленницу. Тапок-то у гостя нет. Кто ж знал, что пора гостевые заводить, вот ведь.
Воспоминания о нелепой размолвке с другом теребили остатки совести. Надо сгладить мой вчерашний усталый взбрык, хотя и спровоцировали меня знатно. Ваен, скорее всего просто не привык деликатничать, но с ним все труднее ладить. У мужика не хилые проблемы, это понятно, но сочувствовать ему, не зная сути, как-то не получалось. Трудно сосуществовать рядом с человеком, который то оттолкнет, то приманит добрым поступком. Просто знать, что Ваен не враг маловато для того уровня взаимного комфорта, который хочется иметь, раз уж так сложились наши соседско-дружеские отношения. Но помириться надо, хотя гордыня против. Впрочем, есть универсальный способ сделать это без слов, просто побаловать его вкусненьким.
Господи, как мало я ценила свободу прошлой жизни! Как хочется побыть одной хоть иногда. Как утомительно постоянное присутствие кого-то рядом, но такая роскошь теперь недосягаема даже в мечтах. Особенно сейчас, когда в доме два непредсказуемых вьюноша, каждый из которых мил и очарователен. А что будет, когда они окончательно скорешатся?
В медитацию над корзинкой с морковью ворвался вскрик и испуганно-раздраженный бубнеж Дораша.
Даже в кухню заглядывать не надо: Тишка добрался до лука. Естественно, ему приспичило схватить остро пахнущее нарезанное крошево с разделочной доски. И нюхнуть со всем юношеским энтузиазмом. Теперь Дораш убеждает его не тереть глаза руками, испачканными в едком соке.
Умыла, приласкала, объяснила, вручила каждому по очищенной морковке, шикарное угощение по нашим временам. Убедилась, что Тит забыл свое горе и вернулась к готовке, даже мурлыкать что-то начала, потом осознала — без слов напеваю «Беловежскую пущу», откуда она взялась? Но красивая мелодия, да. И слова тоже.
— Что такое пуща, — неожиданный мысленный вопрос Тита разрушил очарованность мелодией.
— Это лес, огромный-огромный, древний, с толстыми деревьями. А ты что, опять меня слышать стал? — Вчера Раштит не подавал никаких признаков былой ментальной общительности, которую демонстрировал в храме.
— Ага, после бассейна, когда представила, как лупишь меня по голой попе. Было смешно.
— А должно было быть больно! Все, давай говорить вслух, не надо пугать Дораша.
— Давай, только ты тогда вслух пой, а то у того мужика, который у тебя в голове пел, голос противный.
«Песняры» ему не угодили, то же мне, эстет. Всегда полагала, что это песня для высокого голоса, но и с моим контральто хорошо получилось. Дораш аж рот открыл, при нем-то я в полную силу не пела. Естественно, с меня сразу потребовали перевод. Вот как объяснить сыну степных предгорий, что лес, это много-много больших деревьев, что их так много, аж на всю степь хватит? Но объяснять не пришлось.
