По мнению Маркса, лозунги 1789 г., которые в 1848 г. все еще были опьяняющими, стали иллюзиями для целой эпохи. Так называемые революционеры, застрявшие в Великой французской революции, были буквоедами. Слепо верящие в «классовое равенство» мелкобуржуазные гуманисты, просившие у буржуазии милостей для народа, и одновременно, с помощью пространных речей о братской любви одурачивавшие пролетариат, были пустословами, которые утратили память и чувство времени. «Большинство с полным правом освистало жалких утопистов и лицемеров, которые, впадая в анахронизм, повторяют еще фразы о fraternite [братстве]. Ведь дело шло именно об отказе от этой фразы и тех иллюзий, которые порождаются ее двусмысленностью» (1956. Т. 5. С. 142).
История сама по себе обладает мощной силой. В Февральской революции парижский пролетариат был опьянен распространенной повсюду атмосферой братства и великодушия. В то время А. Ламартин называл Временное правительство «правительством, положившим конец страшным недоразумениям, возникшим между различными классами общества» (1977. Т. 44. С. 49). Однако когда огни ламартиновских фейерверков превратились в артиллерийский огонь Луи Кавеньяка, когда Париж горел, стенал и истекал кровью, пролетариат наконец пробудился от иллюзии «братства». Об этом говорил Маркс, когда писал: «В этих поражениях погибала не революция. Напротив, погибали лишь нереволюционные элементы революционной партии, погибали лица, иллюзии, представления, проекты более или менее нереволюционного характера, элементы, от которых партия переворота не была свободна до февральской революции, от которых ее могла освободить не февральская победа, а только целый ряд поражений» (1977. Т. 44. С. 41). Для пролетариата картечь стала приобретением, а иллюзии – потерями. Это победа была получена кровавой ценой. Потерпев поражение на баррикадах, рабочий класс получил двойную компенсацию в виде победы над идеологией устаревшего традиционного мировоззрения.
На основании революционного опыта 1848 г., в частности, политических перемен, происходивших во Франции с 1848 по 1851 год, Маркс описал зарождение идеологии, социальные функции традиционной идеологии и ее изменения, а также особенности духовного производства. Это весьма обогатило исторический материализм.
Февральская революция 1848 г. и традиционная буржуазная идеология – абстрактные принципы гуманизма – создали иллюзорные мотивы человеческих поступков. Это не было случайностью. Все люди ведут деятельность в определенных исторических условиях. Они включают в себя не только научно-технические условия, но и традиционные представления. Маркс писал об этом: «Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых. И как раз тогда, когда люди как будто только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее и создают нечто еще небывалое, как раз в такие эпохи революционных кризисов они боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая к себе на помощь духов прошлого, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освященном древностью наряде, на этом заимствованном языке разыгрывать новую сцену всемирной истории. Так, Лютер переодевался апостолом Павлом, революция 1789–1814 гг. драпировалась поочередно то в костюм Римской республики, то в костюм Римской империи, а революция 1848 г. не нашла ничего лучшего, как пародировать то 1789 год, то революционные традиции 1793–1795 гг.» (1957. Т. 8. С. 119).
Идеологические традиции – великая сила. Однако в разных исторических условиях их роль также не одинакова. Все представители буржуазии в период ее расцвета, такие как Камиль Демулен, Жорж Жак Дантон, Максимилиан Робеспьер, Наполеон – все эти герои носили римскую одежду, говорили на языке римлян. Однако их цель заключалась в осуществлении миссии той эпохи, то есть уничтожении оков, мешавших новой буржуазии развиваться, и создании нового общественного строя, а также создании на европейском континенте обстановки, подходящей для французского буржуазного общества и соответствующей требованиям времени. Они обратили свой взгляд на Рим, потому что хотели в высоких и строгих традициях Римской республики найти идеалы, формы искусства и иллюзии, которые были необходимы для осуществления исторической миссии буржуазии. Они собирались прикрыть ограниченный буржуазный характер своей революции, чтобы удержать свой пыл на уровне великой исторической трагедии. Это был не умышленный обман, а настоящая вера. Некоторые из них, даже поднимаясь на эшафот, все еще были исполнены духа самопожертвования и героизма и искренне верили в то, что они отдают себя в жертву ради всего человечества. Можно заметить, что на подъеме буржуазной революции мертвые «воскрешались» для того, чтобы восславить новую борьбу и повысить ценность некой воображаемой миссии. После достижения цели революции нужно было перейти от формы к содержанию и создать идеологию, соответствующую новой экономической основе: «Но как только новая общественная формация сложилась, исчезли допотопные гиганты и с ними вся воскресшая из мертвых римская старина – все эти Бруты, Гракхи, Публиколы, трибуны, сенаторы и сам Цезарь. Трезвопрактическое буржуазное общество нашло себе истинных истолкователей и глашатаев в Сэях, Кузенах, Руайе-Колларах, Бенжаменах Констанах и Гизо; его настоящие полководцы сидели за конторскими столами, его политическим главой был жирноголовый Людовик XVIII. Всецело поглощенное созиданием богатства и мирной конкурентной борьбой, оно уже не вспоминало, что его колыбель охраняли древнеримские призраки» (1957. Т. 8. С. 120).
Все это совершенно нетрудно понять. В конце концов, капиталистическое общество – не рабовладельческое, а буржуазия – не рабовладельческая аристократия. «Эпоха возрождения», начатая зарождающейся буржуазией, могла в забытых литературных источниках Древней Греции и Рима обнаружить величайшее достояние, в котором она нуждалась. Люди, которые через традиции и образование унаследовали эти чувства и взгляды, могли думать, что это и есть истинные мотивы и исходная точка их поступков. Несмотря на это, идеологию какого-либо класса на самом деле определяют жизненно необходимые ему материальные условия и форма собственности. Анализируя причины противостояния легитимистов и орлеанистов, Маркс отмечал: «Над различными формами собственности, над социальными условиями существования возвышается целая надстройка различных и своеобразных чувств, иллюзий, образов мысли и мировоззрений. Весь класс творит и формирует все это на почве своих материальных условий и соответственных общественных отношений» (1957. Т. 8. С. 145). Это важное умозаключение дало научное понимание сущности идеологии и ее происхождения.
Маркс подчеркивал, что любая идеология, если говорить о ее источниках и отражаемом содержании, связана с определенным классом общества и формой собственности. Однако если говорить о реальном статусе ее создателей и последователей, то совсем не обязательно, чтобы они принадлежали к этому же классу. Это важная особенность духовного производства – сравнительно независимой отрасли. Умственные работники, занимающиеся духовным производством, писатели могут происходить из разных классов. Они «создают» для каждого класса теорию, взгляды, идеологию, систематизируют и теоретизируют психологию, мотивы и потребности, отражающие конкретный класс. Они становятся представителями какого-либо класса не из-за своего изначального классового происхождения, а из-за своего продукта, имеющего духовный характер, из-за реальных классовых интересов и потребностей, отраженных в нем. Анализируя мелкобуржуазных демократов Французской революции 1848 г., Маркс писал: «Не следует думать, что все представители демократии – лавочники или поклонники лавочников. По своему образованию и индивидуальному положению они могут быть далеки от них, как небо от земли. Представителями мелкого буржуа делает их то обстоятельство, что их мысль не в состоянии преступить тех границ, которых не преступает жизнь мелких буржуа, и потому теоретически они приходят к тем же самым задачам и решениям, к которым мелкого буржуа приводит практически его материальный интерес и его общественное положение. Таково и вообще отношение между политическими и литературными представителями класса и тем классом, который они представляют» (1957. Т. 8. С. 148).
