Маркс начинает серьезно изучать капиталистическую частную собственность. Он связывает ее положительное упразднение с возвратом человеческой сущности, рассматривая это как предпосылку к ликвидации всего отчуждения. Тем самым он ухватывает самую суть проблематики капиталистического общества. Поэтому в «Рукописях» он изначально планирует сосредоточиться на изучении связи частной собственности с общественной и с истинным человеком, которые возникнут после ее ликвидации. Другими словами, он утверждал, что одна система имущественных отношений сменится другой, но в то время он еще не мог знать, какой вид она примет. Это воззрение резко отличается от подхода классической буржуазной политологии к частной собственности как к вечной и незыблемой данности, от ее равномерного распределения, на котором стоят уравнительные коммунисты.
Отдельного внимания заслуживает идея ассоциаций Маркса. Так, проанализировав проблему разделов земельных владений, он отмечает, что это является следствием упразднения земельной монополии, вследствие которого, однако, изменяется лишь форма монополии, – концентрация или рассредоточение земли, – а сущность (система собственности на землю) остается нетронутой. Чтобы не вернуться к еще более уродливой земельной монополии, необходимо уничтожить систему земельной собственности и перейти к ассоциациям. «Ассоциация, в применении к земле, использует выгоды крупного землевладения в экономическом отношении и впервые реализует первоначальную тенденцию раздела – равенство. Точно так же ассоциация восстанавливает разумным путем, а не посредством крепостничества, барства и нелепой собственнической мистики, эмоциональное отношение человека к земле: земля перестает быть объектом торгашества и благодаря свободному труду и свободному наслаждению опять становится подлинным, личным достоянием человека» (1974. Т. 42. С. 74). Идея ассоциаций указывает путь, отличный от развития системы землевладения. Однако ответ на вопрос о том, какие формы примут эти ассоциации, может дать лишь социалистическая практика.
Маркс также затрагивает отношения между человеком и производством, человеком и обществом. В условиях частной собственности трудящийся производит не только себя как товар, но и воспроизводит присвоение труда и продукции капиталистом, то есть тем самым он создает условия для своей физической и духовной деградации. Отказавшись от этой системы, человек начнет производить человека – себя самого и других. Продукция больше не будет отчуждением труда, но воплотит в себе индивидуальность трудящегося. Она перестанет быть меновой стоимостью, и ее начнут использовать непосредственно для удовлетворения потребностей других людей, то есть для общества. Именно в условиях, в которых не будет частной собственности, человек и общество объединятся: «Как само общество производит человека как человека, так и он производит общество» (1974. Т. 42. С. 118).
При упразднении частной собственности «деятельность и пользование ее плодами, как по своему содержанию, так и по способу существования, носят общественный характер» (1974. Т. 42. С. 118). Здесь имеется в виду не только то, что коллективный, всеобщий труд множества ассоциированных индивидов выражается в виде общественной деятельности. Даже такая деятельность, при которой человек мало контактирует с другими людьми, например, научные исследования, все равно является общественной. Точно также и материал, требующийся для научных работ, и язык, которым мыслители пользуются в своей деятельности, – все это плоды социума. В таком обществе научные изыскания ведутся ради него самого, а не для отдельного индивида.
Поэтому при системе частной собственности общество противостоит индивиду. Оно – родовая сила, чуждая отдельной личности. Родовая жизнь (включая экономику, политику и сознание) представляет собой некую абстрактную универсалию, противопоставленную индивидуальной жизни. После упразднения частной собственности это положение меняется: «Прежде всего следует избегать того, чтобы снова противопоставлять “общество”, как абстракцию, индивиду. Индивид есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни – даже если оно и не выступает в непосредственной форме коллективного, совершаемого совместно с другими, проявления жизни, – является проявлением и утверждением общественной жизни» (1974. Т. 42. С. 119).
При господстве частной собственности природа присваивается частью людей в виде капитала, но противопоставляется трудящемуся, воплощает в себе не общественную, а отчужденную сущность человека. Преобразование природы не связывает людей друг с другом, а разобщает. С другой стороны, при отказе от частной собственности в отношениях человека с природой происходят коренные изменения: «Человеческая сущность природы существует только для общественного человека; ибо только в обществе природа является для человека звеном, связывающим человека с человеком, бытием его для другого и бытием другого для него, жизненным элементом человеческой действительности; только в обществе природа выступает как основа его собственного человеческого бытия. Только в обществе его природное бытие является для него его человеческим бытием и природа становится для него человеком» (1974. Т. 42. С. 118). Лишь упразднив частную собственность, человек действительно перестанет рассматривать природу только как средство к существованию и начнет путем ее преобразования развивать собственную всесторонность, ликвидирует отчуждение между человеком и природой. Поэтому Маркс отмечает: «Общество есть законченное сущностное единство человека с природой, подлинное воскресение природы, осуществленный натурализм человека и осуществленный гуманизм природы» (1974. Т. 42. С. 118).
С этой позиции Маркс также исследует изменение перцептивных способностей субъекта. Он пишет: «Ясно, что человеческий глаз воспринимает и наслаждается иначе, чем грубый нечеловеческий глаз, человеческое ухо – иначе, чем грубое, неразвитое ухо, ит.д.» (1974. Т. 42. С. 121). И далее: «Вот почему чувства общественного человека суть иные чувства, чем чувства необщественного человека» (1974. Т. 42. С. 122). Определения «первобытный», «нечеловеческий», «необщественный», подразумевают одно значение, а именно – человека в условиях существования частной собственности, то есть утратившего собственную общественную природу. Под общественным здесь понимается человек, отказавшийся от частной собственности. Конечно, такая дифференциация лишена научности. Однако ее рациональный момент состоит в том, что Маркс анализирует трансформацию человеческих ощущений не просто с точки зрения физиологического строения органов чувств, а в контексте ликвидации частной собственности и субъектно-объектных взаимоотношений будущего общества.
В условиях капиталистического собственничества субъект становится глупым и односторонним. Все его физические и духовные чувства обедняются, взамен остается только одно – обладание или присвоение. В объекте – природе – он начинает видеть лишь чистую пользу, эффективность, она превращается для него в капитал или средство к существованию – еду, питье, одежду, жилье. Это характеризует необщественного человека. У него есть уши, но нет музыкального чувства, он не может воспринимать мелодию; имея глаза, он не обладает чувством прекрасного, не ощущает красоты форм. «Чувство, находящееся в плену у грубой практической потребности, обладает лишь ограниченным смыслом», «удрученный заботами, нуждающийся человек нечувствителен даже по отношению к самому прекрасному зрелищу; торговец минералами видит только меркантильную стоимость, а не красоту и не своеобразную природу минерала; у него нет минералогического чувства» (1974. Т. 42. С. 122).
