Являясь буржуазным просветителем, изначально ратовавшим за науку и восхвалявшим культуру, Руссо будто сбился с истинного пути. Однако, что касается обратной пропорциональной связи между научно-техническим прогрессом и нравственностью, он не просто возмущался несправедливостью в обществе и его нравами, а увидел феномен отчуждения в нравственной сфере того времени: с одной стороны – прогресс науки и техники, с другой – человеческое непостоянство, моральное разложение, сомнения, подозрения, черствость, предосторожности, вражду и коварную ложь в межчеловеческих отношениях. Руссо видел это противоречие, но неправильно его понимал. Фактически он просто искал между этими двумя сторонами промежуточное звено. Таким звеном стала роскошь. Он писал: «Роскошь редко обходится без наук и искусств, они же никогда не обходятся без роскоши»
[116]. «Пока умножаются жизненные удобства, совершенствуются искусства и распространяется роскошь, истинное мужество хиреет, воинские доблести исчезают; и все это тоже дело наук и всех этих искусств, что развиваются в тиши кабинетов»
[117]. «Научный прогресс – роскошь – моральная деградация» – такой была формула Руссо. Мы не можем упрекать его за то, что он не видел разницы между овеществлением и отчуждением, неправильно понимал связь науки и техники с нравственностью. Это было следствием ограниченности его понимания истории. Напротив, следует отметить чрезвычайную глубину того, что Руссо со своими дальновидными идеями и проницательным взором увидел это противоречие, этот феномен отчуждения в сфере нравственности.
Особенно ценен его взгляд на систему частной собственности. Например, упоминая связь между системой частной собственности и нравственностью, Руссо говорит: «Состязание и соперничество, с одной стороны, противоположность интересов – с другой, и повсюду – скрытое желание выгадать за счет других. Все эти бедствия – первое действие собственности и неотделимая свита нарождающегося неравенства»
[118]. Отчуждение власти французский философ также обсуждал в связи с частной собственностью. Именно потому, что возникла частная собственность, богатые через обман бедных установили договор, возникли общество и закон, «которые наложили новые путы на слабого и придали новые силы богатому, безвозвратно уничтожили естественную свободу, навсегда установили закон собственности и неравенства, превратили ловкую узурпацию в незыблемое право и ради выгоды нескольких честолюбцев обрекли с тех пор весь человеческий род на труд, рабство и нищету»
[119].
«Не может быть причинен ущерб там, где полностью отсутствует собственность»
[120]. Ссылаясь на Локка, Руссо выразил собственные умозаключения. Несмотря на то, что его первые взгляды не избавлены от оков идеализма, он подчеркивал, что «искусство добывания и обработки металлов и земледелие явились теми двумя искусствами, изобретение которых произвело этот огромный переворот»
[121]. Следует сказать, что это были гениальные идеи.
Социально-политические теории Руссо содержали в себе некоторые рациональные идеи, прежде всего, историко-диалектические методы, но его объяснение общества через отчуждение (передачу власти) все-таки представляло собой идеалистический подход к пониманию истории.
Немецкая классическая философия превратила отчуждение в спекулятивную теорию. Хотя у отдельных философов были разные суждения о сущности человека, они все объясняли антагонизм негуманной действительности (например, религия, государство) и человеческой сущности, используя понятие отчуждения последней. Поначалу Маркс тоже шел по этой дороге, но постепенно отказался от таких взглядов. Коренные изменения начались с его сочинения «Немецкая идеология».
В этом труде он подверг критике идеалистическое понимание отчуждения, данное М. Штирнером. Это стало продолжением критики отчуждения Г. В. Ф. Гегеля и Б. Бауэра, данной в «Рукописях» и «Святом семействе». В этих работах, в отличие от «Немецкой идеологии», он еще не полностью освободился от влияния Фейербаха. Критикуя идеалистическое понимание отчуждения, в некоторых пунктах он все еще придерживался взглядов взаимоотчуждения человека и его сущности, объясняя антагонизм пролетариата и буржуазии через понятие самосознания человека. Однако критика взглядов М. Штирнера полностью основывалась на историческом материализме.
Формально Штирнер отказался от абстрактного человека Фейербаха, но при этом сделал акцент на «Я» «Единственного». На самом же деле «Я» Штирнера основывалось не на реальном, имеющем опыт отдельном человеке, а на отбросившем все связи «Я». Такое «Я» по-прежнему было всего лишь другим названием абстрактного человека. Именно на его основе Штирнер развивал свое идеалистическое понимание отчуждения. Все, что от него отличалось, Штирнер называл «не-Я». Такое «не-Я» разнообразно, оно может проявляться как в чисто логических понятиях, например, «свободное бытие», «инобытие», так и в конкретных понятиях, например, «народ», «государство» и т. д. Важно вовсе не то, как Штирнер формулировал «не-Я», а то, что он превратил все, противостоящее «Я», в «не-Я». «He-я» было вещью, отличающейся от «Я», поэтому существующая между ними связь являлась отчуждением. Таким образом, он заранее объявил все реальные отношения и всех реальных людей отчужденными и превратил их в совершенно абстрактный термин. Поэтому, критикуя Штирнера, Маркс писал: «Вместо задачи – изобразить действительных индивидов в их действительном отчуждении и в эмпирических условиях этого отчуждения, – мы имеем здесь дело все с тем же приемом: вместо развития всех чисто эмпирических отношений подставляется пустая мысль об отчуждении, о Чуждом, о Святом» (1955. Т. 3. С. 271).
Очевидно, что Маркс возражал не против использования понятия «отчуждение», а против того, чтобы оно превращалось в бессодержательный термин. Он заменил отчуждение человека действительным отчуждением действительного человека, а абстрактный антагонизм субъекта и объекта – на эмпирические условия исследования отчуждения производства. Например, в «Немецкой идеологии» Маркс через прежнее рассмотрение взаимосвязи между разделением труда и отчуждением раскрыл на научном основании сущность и первопричины отчуждения в условиях системы частной собственности, вышел из «тупика» круговых доказательств «Рукописей», чем еще больше конкретизировал понимание диалектических законов движения производительных сил и производственных отношений.
В «Рукописях» Маркс через иследование классической политической экономии Англии предварительно затронул вопрос разделения труда. Он привел и прокомментировал некоторые высказывания А. Смита, Ж. Б. Сэя, Ф. Скарбека. Маркс считал, что о разделении труда «политэкономы высказываются неясно и очень противоречиво» (1974. Т. 42. С. 140).
