Кроме того, Прудон развернул полемику с последователями фурьеризма о том, сохранится ли конкуренция в обществе будущего. Согласно фурьеристам, один вид конкуренции благотворен, заслуживает одобрения, этичен, благороден, великодушен, может расширить стремления и улучшить мышление. Это соревнование. Другой – вреден, аморален, недружественен, завистлив и эгоистичен, ненависть и убийство в нем считаются искусством. Это конкуренция. Прудон не соглашался с этим. Он писал: «Некоторые люди говорят, что соревнование – это не конкуренция. Прежде всего я хочу отметить, что эта фальшивое различие выражается только лишь в разных результатах, к которым приводит один принцип. Это заставляет людей верить, что на самом деле существует два принципа. Он недвусмысленно провозглашает: «Соревнование есть не что иное, как сама конкуренция» (1955. Т. 4. С. 161).
Прудон не отрицал положительной роли конкуренции, но предсказал то, что она будет по-прежнему существовать в социалистическом обществе. Тем не менее он механически разделил конкуренцию на две стороны, хорошую и плохую, пытался устранить вторую и сохранить первую. Такой взгляд был, по сути, метафизическим. В частности, философ рассматривал конкуренцию не как экономическое явление, присущее товарному производству, а как постоянную категорию, и пытался найти ее истоки в неизменной сущности человека. Он писал, что конкуренция – это «принцип социальной экономии, декрет судьбы, потребность человеческой души» (1955. Т. 4. С. 162), а «человеческая жизнь – это война без передышки, война с потребностями, с природой, с себе подобными, и потому – война с самим собой»
[130]. С помощью такого подхода Прудон объяснял Великую французскую революцию, которая восстала против средневековых промышленных объединений, гильдий и торговых союзов, против различных феодальных привилегий и провозглашала свободную конкуренцию. Такое сведение конкуренции к внутренней потребности «человеческой души» представляет собой абстрактную теорию о человеческой природе.
В «Нищете философии» Маркс опроверг эти взгляды Прудона. Он писал: «Не понимая, что установление конкуренции было связано с реальным развитием людей XVIII в., г-н Прудон превращает ее в какую-то необходимую потребность человеческой души in partibus infidelium [вне реальной действительности]» (1955. Т. 4. С. 163). Маркс особенно не соглашался с тем, что Прудон, рассматривая конкуренцию как неизменную человеческую сущность, перевернул историю и человеческую природу.
Он высказал свое знаменитое изречение о том, что «вся история есть не что иное, как беспрерывное изменение человеческой природы» (1955. Т. 4. С. 163).
Конкуренция берет начало не в эгоистичной человеческой природе, она является экономическим феноменом, присущим товарному хозяйству. Эта тайна открывается только тогда, когда товарное производство – включая все капиталистическое товарное производство – доходит до высшего этапа своего развития. В капиталистической рыночной экономике конкуренция – это объективный закон, который не управляется человеческой волей и не зависит от человеческой природы. Для роста капитала неважно, какой человек – благородный или вульгарный, добрый или коварный, жадный или щедрый, как и неважно, мужчина или женщина, молодой или старый. Главное, что он не банкрот, только тогда он сможет конкурировать в капиталистической рыночной экономике. Это условие прироста капитала. Бесспорно, если вести исследование с субъективной точки зрения, капиталистическая конкуренция непременно проходит через самосознание, обращенное к частной выгоде, и выражается в жадности, алчных желаниях, погоне за прибылью. Одним словом, она проявляется как крайний эгоизм, то есть, как говорил Прудон, как внутренняя потребность человеческой души. В действительности так называемая человеческая природа – это преломление истории, возникающее подобно монете, из своей формы. Поэтому, хотя в социалистическом товарном хозяйстве существует конкуренция, в сознании субъекта она больше не проявляется как алчное желание, жадность и чрезмерный эгоизм, а выражается в виде самосознания законов социалистической экономики, то есть как стремление к осознанию эффективности и выгоды социалистической экономики. Отдельные и личные интересы непосредственного хозяйствующего субъекта в итоге включаются в коллективные интересы. Такое изменение касается не человеческой природы, а истории, это результат трансформации производственных отношений.
Маркс также критиковал идеалистические воззрения Прудона, в которых абстрактное понятие равенства стало критерием оценки истории.
С точки зрения познающего субъекта для оценки явлений и предметов должен существовать критерий. Однако критерий оценки истории не может быть исключительно мерой стоимости, то есть степенью соответствия объективно-исторических явлений интересам и потребностям познающего субъекта. В фундаментальном смысле он сам по себе есть историческая закономерность. Поэтому оценка истории – это, по сути говоря, взгляд на историю, который ярко демонстрирует характер ее понимания.
Являясь представителем мелкобуржуазной идеологии, Прудон не избежал противоречий в том числе и в понимании истории. Всеми возможными способами он противился тому, чтобы оценивать экономические отношения с помощью абстрактной нравственности, возражал против того, что в «различные экономические отношения постоянно просачиваются человеколюбие, гуманизм, дух самопожертвования, которые он отнес к мистицизму»
[131]. Однако фактически он все же не вышел за рамки идеализма. Он писал: «Общественный порядок создается на строгой справедливости, ни в коем случае не создается на райских ощущениях будто мир – это одно целое, чувства альтруизма, любви к другим как к самому себе. Сегодня есть немало почтенных социалистов, которые всерьез хотят пробудить в народе такие ощущения»
[132]. Замена альтруизма и любви к ближнему справедливостью и честностью ничуть не меняет сути вопроса. Это все равно что заменить метр дюймом.
Ранее в 1840 г. в работе под названием «Что такое частная собственность?» Прудон на основании честности раскритиковал частную собственность. Его чрезвычайно мощный девиз «Собственность – это кража» бросил вызов тому, что буржуазная политическая экономия считала священным. Хотя Прудон проявлял глубокое и искреннее возмущение уродством капиталистического строя, его теории строились на ошибочном основании. Резкая критика капиталистической системы, взявшая в качестве критерия честность и справедливость, не давала никакого научного объяснения исторической необходимости возникновения частной собственности и причинам, по которым ее следует заменить. Энгельс говорил, что «Прудон мерит все общественные, правовые, политические, религиозные положения мерилом “справедливости”, отвергая их или признавая в зависимости от того, согласуются ли они или не согласуются с тем, что он называет “справедливостью”» (1961. Т. 18. С. 270). Это не объясняло историю, а позорило ее. Вся история частной собственности человечества была выметена на мусорную свалку метлой «беспристрастности», чтобы подготовиться к наступлению равенства.
