Развитие самой истории неизбежно приводит к изменению системы ценностей и представлений о нравственности. Нормы морали отличаются от ее содержания, и, соответственно, их оценка тоже будет разной. То, что с точки зрения прогрессивного класса высоконравственно и благородно, в глазах загнивающего класса будет аморально и дурно. Это особенно ясно проявляется во времена стремительных исторических преобразований. Такие негативные высказывания, как «с каждым днем все хуже и хуже», «теперь люди не такие, как в старые времена», «моральная дегенерация» и другие зачастую становятся для загнивающего класса моральным основанием в борьбе против преобразований. Поэтому Маркс резко критиковал Гейнцена за то, что тот выставил развитие как предательство нравственности, и называл его «высоконравственным глупцом». Он писал: «Отречение! Этим словечком критизирующий филистер может заклеймить любое развитие, ничего не смысля в нем; свою неспособную к развитию недоразвитость он может в противовес этому торжественно выставлять как моральную незапятнанность. Так религиозная фантазия народов заклеймила всю историю в целом, поместив век невинности, золотой век, в доисторические времена, в ту эпоху, когда еще вообще не было никакого исторического развития и поэтому не было никакого отрицания, никакого отречения» (1961. Т. 18. С. 297). Если упрямо измерять историю с помощью устаревших моральных норм, то измерению поддастся только собственная нравственная низость – защита устаревших общественных отношений.
Также Маркс не соглашался с тем, как Гейнцен перевернул связь между политической властью и имущественными отношениями, с тем, что он использовал так называемые «честность и справедливость» в качестве критерия для оценки имущественных отношений. Имущественные отношения в капиталистической системе – то есть, когда один человек имеет все, а другой не имеет ничего – Гейнцен свел «к подобным простым вопросам совести и фразам о справедливости» (1961. Т. 18. С. 301).
На самом деле проблема имущества – это проблема не честности и справедливости, или морали, а «жизненный вопрос», тесно связанный с материальными интересами. По мере развития производства в разных исторических условиях имущественный вопрос также проявляется в различных формах. Например, во время буржуазной революции в Англии и Франции сущность этой проблемы свелась к тому, чтобы дать конкуренции широкую свободу и уничтожить все феодальные имущественные отношения, то есть феодальные владения, гильдии, монополию и т. д., потому что эти отношения в период с XVI по XVII век стали оковами для промышленного развития. Таким образом, уничтожение феодальных имущественных отношений было для буржуазии вопросом личной выгоды. Точно так же в период пролетарских революций требования уничтожить буржуазные имущественные отношения касались вопросов личной выгоды рабочего класса. Имущественный вопрос – это большая социальная проблема. Переход из экономической сферы в нравственную, свободное выражение своего праведного гнева ничуть не поможет найти научное объяснение сущности имущественных отношений и указать путь для разрешения этого вопроса.
Еще более абсурдными были представления Гейнцена о том, что несправедливость имущественных отношений полностью опирается на поддержку власти (1955. Т. 4. С. 269). Он обращал внимание лишь на одну сторону проблемы – на поддержку имущественных отношений политической властью – и не замечал, что определенная политическая власть создается на основе отношений частной собственности, а ее характер, функции и роль в конце концов определяются экономическими отношениями. Именно это отмечал Маркс: «Если буржуазия политически, то есть при помощи своей государственной власти, “поддерживает несправедливость в отношениях собственности», то этим она не создает ее. “Несправедливость в отношениях собственности», обусловленная современным разделением труда, современной формой обмена, конкуренцией, концентрацией и т. д., никоим образом не обязана своим происхождением политическому господству класса буржуазии, а наоборот, политическое господство класса буржуазии вытекает из этих современных производственных отношений, провозглашаемых буржуазными экономистами в качестве необходимых и вечных законов» (1961. Т. 18. С. 299). Неважно, каким образом буржуазное государство регулирует, руководит «онаучиванием», оно не может вечно поддерживать капиталистические имущественные отношения. В его силах только временно сглаживать противоречия, но не разрешать их. Для того, чтобы наступил момент краха политического господства буржуазии, нужно было только, чтобы зарождались и постепенно созревали экономические условия, приводящие к социалистической революции.
Маркс также отвергал абстрактную теорию о человеческой природе, которую Гейнцен использовал, чтобы подтачивать классовую борьбу. Гейнцен обвинял коммунистов в том, что они вызвали эту борьбу и подстрекали людей к противостоянию друг с другом. Он писал: «В своей революционной пропаганде я не грешил “ограниченностью коммунистов”, которые обращаются не к людям, а лишь к “классам” и натравливают людей разных “ремесел” друг на друга, ибо я допускаю “возможность”, что “человечность” не всегда зависит от “класса” или “размера кошелька”» (1955. Т. 4. С. 310).
Эти заблуждения были взаимосвязаны.
Классовый антагонизм не является проблемой размера кошелька и тем более склокой между разными отраслями. Разделение труда по профессиям – это не классовое разграничение. Размер кошелька – это только количественная разница, которая может существовать в рамках одного и того же класса. Точно так же классовые отличия основаны не на профессиях. Разделение труда в одном и том же классе создает разные рабочие специальности. Что же касается того, что отдельный индивид отнюдь не всегда зависит от своего класса, то это вполне возможно. Некоторые разноклассовые элементы могут проникать в лагерь противника, в частности это происходило во времена исторических перемен. Например, во времена Великой французской революции небольшое количество аристократии перешло в третий класс. Однако этот факт абсолютно не мог изменить характера классовой борьбы, так как то, что небольшое количество «пробудившихся» аристократов восстало против собственного класса, отнюдь не выходило за рамки классовой борьбы, а было направлено на борьбу революционного класса того времени – буржуазии – против деградировавшей аристократии.
Гейнцен, убрав все классовые различия, подчеркивал общую человеческую сущность и настаивал на том, что противостоящие друг другу классы уничтожаются в человеческой сущности. Конечно, это были лишь иллюзии. Именно об этом писал Маркс: «Если г-н Гейнцен думает, что целые классы, существование которых покоится на экономических, от их воли не зависящих условиях и которые в силу этих условий находятся в острейшем антагонизме друг к другу, – что эти классы могут, с помощью присущего всем людям свойства “человечности”, выскочить из действительных условий своего существования, то как легко должно быть какому-нибудь монарху подняться при помощи своей “человечности” выше своей “монархической власти”, выше своего “монархического ремесла”!» (1961. Т. 18. С. 311). Гейнцен пытался создать партию, которая не представляла бы ни буржуазию, ни пролетариат, и целью которой было бы человечество. Вполне очевидно, к какому вздору привела его абстрактная теория человеческой природы.
