— Порядок. — девчонка попыталась схватить котелок. Геллан опустил голову, пряча улыбку. Ну да, примёрз, что удивительного?
Ивайя вздохнула, высекла из большого пальца огонь и провела им вокруг котелка.
— Можно было и горящей веткой, хвастунья — пробурчала Иранна.
— Да ладно, муйба, хватит бубнить! Раскомандовалась тут! — огрызнулась Ивайя и мотнула алой башкой.
— Не ругайтесь. Мне его еще поить, — остудила ведьму Дара.
Они вернулись назад, снова встали полукругом возле зубастых галатий. Перенесение прошло хорошо. И туда, и обратно.
— Котелок я оставила там, — Дара глазами просила прощения у Иранны. Он не может сразу столько выпить. Потихоньку.
— Не беда, — мягко сказала муйба. — Пошли назад, скоро темнеть начнёт. А в темень здесь лучше не оставаться.
Часть медан подкарауливали их у кромки леса. Остальные пританцовывали в отдалении, не в силах оторваться от ткачиков, что работали быстро, а стены домов клали ровнее, искуснее…
— Ну, что там? — заволновались, захороводили.
— Что ты им сделала? Работают, как заведённые! — кричали возбужденно и ритмично щёлкали пальцами.
— Потом расскажем, — важно сказала Ивайя. — отдохнуть надо! На ногах еле держимся!
Она преувеличивала, но Мила и Дара на самом деле еле плелись. Позади шёл Геллан, неся огромную охапку горчушки, с которой Дара наотрез отказалась расставаться.
Дара полюбовалась работой ткачиков.
— Вы молодцы, умницы, — тихо сказала, обращаясь к громадинам на мохнатых лапах.
Меданы переглядывались, а ткачики поднимали вверх две членистые лапы и, потирая их друг о друга, что-то стрекотали.
— Траву заварить. Поставить возле стройки корыта… ну, миски или что там ещё. Чтобы пили, — командовала Дара, выхватив горчушку из рук Геллана и спихивая охапку стеблей рядом стоящим меданам. — Ивайя, Аттита и Ума знают как. А где, собственно, ваши мужики? Они вообще существуют?
И тут, как занавес посреди разгара акта, шлёпнулась на землю тишина.
Глава 20
Баллада о зеосских мужиках. Дара
На секунду мне показалось, что я оглохла. Вот напрочь, совсем. Затем тишину порвал в клочья хохот медан.
— Существуют! Ещё как существуют! — выкрикивала молоденькая ведьма, бесстыже похлопывая себя по выпуклому голому животику.
— А мужики наши как мужики: воюют, по горам скачут, как горные козло!
— Добычу домой приносят, как положено!
— Да ты скоро их увидишь: солнце садится — мужику на ужин пора явиться!
Что-то разошлись они не на шутку. Будто я какую-то чушь спорола, и все в курсе, а я — нет. В многострадальной моей голове мелькнула бледная мысль: Геллан вещал что-то о зеосских мужчинах, но я, хоть тресни, не могла ничего вспомнить.
— А зачем тебе мужики-то? — спросила старая медана.
— Как зачем? Чтобы помогли здесь, на стройке.
По-моему, я брякнула опять что-то не то. Ведьмы рыдали от смеха, веселились искренне, как дети.
— Наши-то? На строительстве?.. Не, они помогать не умеют!
Становилось всё интереснее, но непонятнее.
— Но Геллан же помогает, — попыталась возразить я.
— А Геллан и не мужик вовсе, а в…
Смех враз прекратился, меданы зашикали на алую Ивайю. Я увидела, как распрямила плечи маленькая Мила, да и сама сделала шаг вперёд, чтоб треснуть эту красную посильнее. Но Ивайя только презрительно, свысока обвела взглядом всех и четко, по словам, как для больных на голову, произнесла:
— Геллан — властитель. А вы что посмели подумать, курицы крашеные?
На мгновение опять всё замерло, затем хохот поскакал по нарастающей и достиг апогея. Зашибись. Теперь мои курицы крашеные станут новым ругательством в Верхолётной долине.
Я посмотрела на Геллана. Он стоял спокойно, и по его лицу ничего нельзя было прочесть. Вряд ли он привык к этому. Скорее, всегда готов принять удар, откуда бы он ни пришёл: от слова или оружия. Сколько раз его должны были пнуть или унизить, чтобы стоять вот так, не подавая виду, что больно?..
— А вон и наши красавцы возвращаются!
Вдалеке и впрямь показались всадники. Ехали они не толпой и не войском, а цепочкой-караваном. Не понуро и не устало, но и не бодро и не весело. Как-то так никак.
Меданы закончили ржач, сорвались с места, и я увидела своими глазами, что значит «петлять». Они перемещались разноцветными молниями — беспорядочно и хаотично, но это позволяло им не сталкиваться в пространстве. Они не летели по небу, как делает это баба-яга в ступе, а скользили почти у самой земли, отчего создавалось впечатление, что делали шаг — и оказывались на несколько метров впереди. Дух захватывало, да, но челюсть попридержать мне удалось.
— Впечатляет? — тихо спросил Геллан. По-моему, он улыбался. Я б на его месте меданам наподдала за зубоскальство над своей царственной персоной. Но то я, а то Геллан.
— Да ничего так, живенько. Поехали, посмотрим на местный сильный пол?
Геллан попридержал меня за руку.
— Сильный пол ты уже видела.
Я остановилась. Внимательно заглянула ему в лицо: не издевается ли? Стоял и смотрел спокойно, истукан голубоглазый.
— Я чего-то не понимаю? — спросила осторожненько, пробуя слова на зуб.
— Здесь сильный пол — женщины. Так сложилось. Есть колдующие налево-направо бабы, резкие, инициативные. И мужчины, которым нравится бездельничать, потому что, по сути, никто уже и не предлагает им сделать что-то по-настоящему стоящее.
Я не могла отделаться от ощущения, что где-то я упустила кусочек пазла, но пока не могла вообще сложить картинку из кусочков, поэтому решила не заморачиваться: все основные детали лягут по ходу действия.
— А ты? — всё равно спросила — вот же окаянный отросток без костей…
Он пожал плечами. Спокойно, без эмоций.
— А я выродок. Что с меня возьмешь?
А, ну да, ну, конечно…
— А этот… который всех затретировал до заикания?
Ого. Больная мозоль. Голубые глаза стали жесткими, как лёд под котелком.
— Я не сказал, что мужчины — бесхребетные слизняки и добряки. Приспособленцы — да. Но вряд ли их можно упрекнуть в отсутствии смелости или твёрдой руки, жестокости или властности. Многое проявляется при определённых обстоятельствах. Поехали, скоро сама всё поймёшь.
Если честно, у меня всё тело болело. Все эти тряски на коне, лазания по лесам да валунам резко подсказали, что живот я втягивать так и не научилась и вообще неплохо было бы физкультуру у Васи-Пети прогуливать пореже. Или на кружок какой спортивный ходить. Но запоздалые сетования по этому поводу уже ничего не меняли. Я не стонала только из вредности, когда Геллан меня на Савра в очередной раз подсаживал. Мила с Иранной давно впереди трусили. А я подумала, что счастье — это не эйфория какая-то недостижимая. Счастье — конец бесконечно длинного дня.
