Геллан нарочито легко взмывает в седло и шепчет на ухо Савру:
— Конечно, ты понимаешь меня без слов, но, наверное, нужно у неё учиться… простому, но важному.
Савр скашивает глаз и ободряюще фыркает, нетерпеливо перебирая копытами: ему не терпится пуститься в путь.
Два пёсоглава виновато жмутся к Софкиным ногам.
— Яяя неее сеержууусь — поёт им тихо Мила и улыбается, заметив, как встрепенулась Дара и восторженно показала большой палец.
— Во! Молодец! Пой, Милашка, пой!
Пёсоглавы вырываются вперёд, следом едет Мила, за ней — Дара. Геллан скачет последним. Ветер доносит обрывки мелодий, что поёт его сестрёнка, и он знает: однажды речь её будет чёткой и ясной, как простые слова, которые она сказала сегодня:
— Мы победили!
Глава 33
Сделка в таверне. Лерра̀н
В этом городе много узких изворотливых улочек и наседающих друг на друга домов. Лавки, таверны, лекарни, лачуги сливались в объятьях как страстные любовники и закрывали крышами небо. Утлые подвесные мостики хватали щербатыми ртами за ноги зевак и пьяниц и позволяли передвигаться быстро тем, кто знал в этом толк.
Лерран любил этот городишко с крикливо-хвастливым именем Зоуинмархаг. Он напоминал дикий лабиринт: бессистемный, запутанный, древний. Он смахивал на головоломку, у которой нет решений. Но тем и прекрасен, на том и стоит.
Идти по нему — наслаждение. Путаться, нырять в подворотни, натыкаться на блеск отточенных лезвий и жадных до наживы глаз. Быть всегда начеку, до острого напряжения в теле. Не расслабляться, не давать передышки зрению, чувствам, мышцам.
Зоуинмархаг полон тайн, забит по макушку всяким сбродом. Здесь легко теряются и находятся деньги, кипят страсти, плетутся интриги. Домыслы, сплетни, чужие секреты — хлеб Зоуинмархага. Хочешь продать товар, совесть, честь, жизнь — спеши в Зоуинмархаг. Желаешь купить вещи, людей, молчание — направляйся в Зоуинмархаг. Здесь свои правила и законы и нет места чужим уставам и моральным принципам.
В городишке — огромный рынок, куда стекается люд из ближайших окрестностей и дальних поселений. Сюда приплывают пропахшие рыбой судёнышки, неповоротливые баржи, узкие быстроходные рейны и утлые лодчонки серятников — барахольщиков «даров моря», а попросту — торговцев всяким хламом, выуженным из затхлых гаваней города и прибрежных деревушек.
Сюда тянутся повозки, фургоны, телеги, груженные разным товаром. Здесь отираются предприимчивые лендры, чудотворцы, колдуны и всякий сброд, умеющий морочить головы и извлекать из кошельков горожан и приезжих монеты. Любили это местечко и воры. Чуть зазевался — прощайте плат, злато, сребло, драгоценности или украшения.
Властитель Зоуинмархага — ушлый лис Панграв — крепко держал в руках клубки всех благих и грязных дел, разматывал по своему хотению или спутывал намертво нити, наслаждался властью, интригами, вседозволенностью и безнаказанностью. Такова была его суть, тем он и гордился. Безобразно-прекрасный, могущественный, охочий до лёгкой плотской любви и всяческих развлечений как высокого, так и низкого пошиба.
В городишко захаживали маги. Их не любили нигде, но, скрепя сердце, признавали: без магических штучек не обойтись. Зеосс кишит чудесами, но то, что творили маги, не умел делать никто, поэтому приходилось мириться с их существованием. Благо, подавать руку при встрече этим отщепенцам было не принято, а выказывать уважение или благосклонность — не обязательно.
Маги накладывали заклятья, создавали защитные амулеты и руны. Поговаривали, владели они силами куда более мощными и страшными, но вряд ли кто рисковал с надменной рожей покупать такие знания. А если и покупал, то благоразумно помалкивал, какую плату просили за особые услуги эти неулыбчивые хмурѝ.
Открыто к магам совались единицы, через рабов — многие, тайно — большинство. Хочешь сделать дело — сделай его сам, даже если нужно вымазаться в грязи.
На рыночной площади Лерран смешался с толпой, походя двинул в зубы предприимчивому оборванцу, что положил взгляд на его кошелёк, и плавно перетёк поближе к торговым рядам.
Тряся разноцветными шкурами и тканями, зазывно кричали меданы. В воздухе витал одуряющий запах специй и сладостей, с лотков продавали пышнобокие булочки, пирожки, приторно-сладкие тянульки, разноцветные орехи. Лерран проходит мимо, не оглядываясь по сторонам. Сегодня ему не сюда.
— Хочешь, погадаю, красавчик?
Молодая лендра, подбоченясь, меряет его взглядом, поигрывая колодой карт в быстрых пальцах. Лерран улыбается ей томительно-нежно. Улыбка появляется постепенно, медленно, отточено. Он смотрит ей в глаза, а затем чуть опускает опахала тёмных ресниц, пряча насмешку. Лендра судорожно сглатывает, не в силах оторвать глаз от изгиба его губ. Он выиграл — она проиграла. Всё просто. Поэтому Лерран отворачивается, давая возможность оценить свой идеальный профиль, и не спеша идёт к своей цели.
Торговая суета дышит в спину, отдаляется, её сменяют звуки музыки: то бродячие музыканты на разный лад тянут баллады, в которых — выдумки о каком-то далёком сказочном прошлом с драконами, предсказаниями и прочей чепухой. Разноцветные шатры прячут провидцев, ведьм, снадобья от всех болезней и артефакты сомнительной ценности. В этом месте много зевак, ищущих развлечений и способ убить время.
В кочующем цирке — аншлаг: желающих посмотреть на уродцев всегда с избытком. Тут же толкаются нищеброды: кто не жалеет плата для удовольствия, нередко бросает мелочь попрошайкам.
Лерран останавливается возле скорчившейся на земле фигуры, закутанной с ног до головы в тёмный плащ. Он кидает монету, чтобы привлечь внимание. Нищий шевелится, давая понять, что не спит, но плат поднимать не спешит. Низко надвинутый капюшон едва заметно кивает, давая понять, что увидел и понял. Лерран проходит мимо и направляется в ближайшую таверну — низкое уродливое здание, пропахшее драном и дешёвой едой.
Нищеброд подбирает монетку, медленно поднимается и, пошатываясь, идёт следом. Он протискивается в двери, когда Лерран уже расположился за дальним столом, заказал пойло и тарелку дымящейся дряни, в которой с трудом угадывались овощи и волокна мяса.
Нищеброд садится напротив и замирает. Плащ окутывает его, как пелёнки младенца, капюшон по-прежнему скрывает лицо. Лерран молча подвигает к сгорбившейся фигуре еду.
— Мне нужна та же услуга. Первое пусть будет таким же беспомощным, а второе — мощнее и разрушительнее. Чтобы раз и навсегда.
Нищеброд берёт в руки ложку, зачерпывает еду и не спеша отправляет её в недра капюшона. Там только темнота. Провал. Леррану на миг кажется, что ложка ныряет в чёрную пустоту, но он не желает подчиняться чарам, поэтому смотрит на руку. Тонкая кисть, длинные пальцы — как у нежной девушки из властительного семейства… Что в этом человеке настоящее?..
Ложка снуёт туда-сюда, как игла в руке швеи-мастерицы: уверенно, без задержек и лишней суеты. Как только тарелка пустеет, тонкие пальцы аккуратно кладут ложку на край. Без лязга и стука. Капюшон медленно кивает.
