Он помнил разбитые в хлам губы менестрелей, клейма на лбах и растоптанные вдребезги лютни. Смотрел, как шли по дорогам Зеосса в рваных одеждах и цепях «раскаявшиеся» философы. Как переставляли изгои ноги, оставляя в пыли кровавые отпечатки сбитых до мяса ступней.
Хватило полтысячелетия, чтобы зеоссцы разбрелись по телу Дракона, словно блохи, спрятались в шкурах замков и городов, отгородились заборами и потеряли связь друг с другом. Мужчины за это время превратились в шутов и бездельников, а магия земли дала женщинам небывалую силу, о которой грезили люди прошлого…
Коварный план драконов сработал, но щёлкнул по носу не только людей, а и самих великих интриганов. Все, кто помнит или знает, предпочитают молчать, не поднимать муть со дна столетий, чтобы не захлебнуться в горькой правде, которую никто не хочет ни слышать, ни видеть.
Айбин смотрит в небо и ловит звёздную дрожь. Чувствует, как меняется ветер, а земные токи поднимают на-гора вихри перемен. Грядёт. Он знает.
– Я помню тот день, Черрон Дирайя, – шепчет Айбингумилергерз растрескавшимися губами и обнимает себя руками, будто ему холодно. Людишки верят, что кровочмаки ничего не чувствуют, кроме голода. Это почти правда. Почти. Но истины уже не помнит никто. Разве что маги, что выжили в той войне.
Ему нестерпимо хочется посидеть у костра. Не разговаривать, не вмешиваться. А просто быть в толпе, где никто не хочет тебя ударить или унизить. Пусть боятся, брезгуют, презирают – что значат подобные чувства по сравнению с возможностью дышать и смотреть в теплое сердце огненного цветка?..
Он подползает неслышно, сливаясь с твердью. Подслушивает разговор Алесты с магом. Закрывает глаза и перестаёт дышать. Кровочмаки могут не дышать долго.
Ренн ничем не напоминает Черрона. Ни одной схожей черты. Другой характер и голос. Иная внешность. Внутри – клубок противоречий и спутанных желаний, тёмные пятна страстей и зияющая дырой мрачная тайна. Айбин мог бы рассказать, но знал: не время. Спешить – всегда плохо. Пусть всё идёт своим чередом.
– Прячешься?
Он не слышал её шагов, пропустил, углубившись в себя и вихри, что клубились вокруг путешественников. В темноте сверкают глаза девчонки. Айбин может увидеть её улыбку не открывая глаз.
– Почему не спишь? – спрашивает тихо, чтобы не потревожить сплетение небесных линий с нитями Обирайны.
– Почувствовала, что ты рядом. Решила поговорить.
Айбингумилергерз делает вдох.
– Интересно.
– Это не я, – хихикает довольно и хлопает себя по бедру. – На ярмарке ведьма придарила мне небесный дар из прошлого. Когда ты неподалёку, кинжал вибрирует.
Кровочмак садится. Внутри звенит, разрастаясь, тонкая нить. Быть ей канатом, если… это то, о чём он подумал.
– Покажешь?
Дара кивает и отбрасывает полу плащика. Осторожно вынимает стило из ножен. Лезвие светится в темноте розовым. Тёмные всполохи проскальзывают от рукоятки и собираются в светящуюся точку на острие. Кинжал вспыхивает, разрывая ночь и освещая лицо Небесной.
Ему нет нужды брать нож в руки. Если бы у кровочмака было сердце, оно б замерло и забыло, как биться. Но у полутрупов сердца нет, поэтому Айбин не меняется в лице, смотрит на светящуюся полоску в руках девчонки равнодушно.
– Надо же, – выдавливает из себя, понимая, что голос дрожит, как розовый свет, – удивительно.
Дара смотрит на него с интересом. Затем аккуратно прячет оружие и в полной темноте произносит:
– Думаю, нет ничего удивительного: ты знаешь, что за штуку мне придарила сумасшедшая ведьма. Говорить пока не хочешь. Келлабума однажды сказала, что я спешу жить, а всему своё время.
– Иди спать, Дара. Завтра трудный день.
Девчонка вздыхает, сердито трясёт головой, хочет что-то сказать, но передумывает.
– Ну и ладно. Подумаешь.
Стремительно поднимается, шагает в ночь, тут же налетает на стакера, что стоит изваянием почти всё время, пока она откровенничала с кровочмаком.
– Геллан?
– Дара.
Они называют друг друга по имени, словно выстреливают пароль, известный только им. Стакер никогда не признается, что будет следить и ходить по пятам, надоедать и вызывать гнев, напарываться на сопротивление – ему всё равно. Лишь бы с девчонкой ничего не случилось. Лишь бы никто не посмел тронуть её пальцем. И поступает он так не только потому, что Дара – небесный груз.
Стакер говорит что-то холодно, девчонка возмущается, но вскоре становится тихо. Айбин закрывает глаза и возвращается снова в тот самый день.
Черрон Дирайя стоит у открытого окна. Полуденное солнце запускает в комнату лучи, лаская крепкую фигуру мага, отчего кажется, что вокруг него движется и дышит золотистая аура.
– Когда-нибудь ты вспомнишь этот день, Айбин, – произносит он торжественно. Глаза горят азартом, а рот впервые искривлен не сарказмом или усмешкой, а волнением. – Пройдут столетия, пыль веков закроет глаза и бесстрашным, и трусам. Земля спрячет всех, даже меня. А ты будешь жить и вытаскивать из сердца мгновения и годы, лица и морды, занозы и драгоценности.
Слова звучат гулко, множатся эхом. Уходят ввысь к высокому потолку. Солнце рисует золотую корону над головой Черрона и разбрызгивает розовый свет, что идёт от стило, крепко зажатого в кулаке друга…
– Я помню этот день, Черрон, – устало шепчет кровочмак и сжимается до клубка, пытаясь унять нестерпимую боль в груди, где нет и не может быть никакого сердца…
Глава 15 Фальшивая печать
Дара
Утром мы никуда не тронулись. Ни умом, ни в путь. Хотя рехнуться в хорошем смысле слова вполне было от чего.
– Он получит фальшивую печать, – без предисловий заявил Ренн, как только мы столкнулись нос к носу.
Думается, маг искал меня спецом, чтобы ошарашить своей щедростью: по тому, как сжимал челюсти и как жестко блестели его глаза, благодарностей Ренн не ждал. Ну и фиг, не собираюсь кланяться. хотя в душе ёкнуло так, что трудно стало дышать.
– Но если я займусь этим, нам придётся задержаться. С наскока такое не делается.
Из него бы памятники отливать! Сплошной металл высокого качества. Или из чего статуи ваяют? Уж точно не бронза и никак не мрамор: слишком звенел и бряцал при каждом слове.
– Сделай то, что должен, – ровно произнёс Геллан, стоящий рядом.
– Я никому ничего не должен, – огрызнулся Ренн, ожидая возражений. Но никто не посмел перечить. Все понимали бессмысленность препираний.
– Ну вот и хорошо, вот и ладно, – забормотала Росса, деловито засуетившись. – Пока суть да дело, наготовлю-ка еды впрок, чтобы жевать на ходу вкусненькое и свеженькое.
– Соберу ягод и трав в лесу, пополню запасы, – безмятежно заявила Иранна и отправилась к деревьям, что виднелись в стороне.
