– Что-то не видела, чтобы вы тут кому-то поклонялись, – насмешливо протянула Небесная, – вы их даже не за каждым словом вспоминаете, богов ваших диких. Никаких церквей, молитв, ну, и всего того, что прилагается к вере. Кресты там, свечи…
Девчонку несло, она раскраснелась, шевелила пальцами, пытаясь вспомнить о вере из другого мира. Он не хотел слушать и понимать. Особенно не хотел спрашивать. Лучше увести разговор в другую сторону, чтобы не всколыхнуть, чего не надо. Тем более, что мыслеобраз Геллан ухватил.
– Говорят, но весьма неохотно, что до войны была другая религия. И наши боги не дикие, а есть всего лишь один – Старый бог. Но об этом предпочитают не вспоминать, а если вспоминают, то шёпотом или молча. Никогда не интересовался откуда что берётся. Принимал, как должное и не хотел вникать глубоко. А дикие боги – стихии. Им не молятся, а почитают. Для этого есть гардии в обителях, для этого существуют охранные знаки, которым учат муйбы в каждом поселении.
Дара фыркнула:
– Дикие, Старый, драконы… Запутались вы. Или вас запутали спецом. Каша какая-то беспросветная. Ничего не понимаю – честно. Не знаю, что происходит, но, кажется, что-то всё же подтряхивает Зеосс, как вот наш фургон на ухабах.
– Ну да. – Геллан кивнул и улыбнулся. – Иначе ты не появилась бы. Небесные грузы появляются накануне потрясений. И Жерель тоже. Источник силы.
Они помолчали, думая каждый о своём. У Дары – упрямо сжаты губы, а глаза сверкают сердито. Затем она моргнула и провела рукой по лицу.
– Я бы не хотела пережить ещё раз то, что случилось в таверне, – голос дрогнул, губы скривились. Кажется, тронь – и заплачет. Девчонка судорожно сглатывает, яростно мотает головой, будто хочет вытрясти воспоминания. – Но, похоже, у меня нет выбора. И впереди будет много всякого, да, Геллан?
– Я бы хотел, чтобы ничего не было, – тихо говорит он, осторожно проталкивая слова наружу.
– Думаешь, я дура, да? Думаешь, не понимаю? Хотеть и не будет – большая разница. Я испугалась, когда увидела тебя на полу этой дурацкой харчевни. Первая мысль: а что я буду делать без тебя? Вот такая эгоистка. Не о тебе, а о себе, любимой.
– Не наговаривай на себя, Дара.
Ему хотелось успокоить её. Прижать к груди. Соврать.
– Да чё мне наговаривать-то… правду говорю.
Ещё немного – и из-под ресниц блеснут слёзы. Он не хотел их видеть.
– Давай выбираться отсюда. Сядем на коней, проветримся. Скоро город. И запомни: я жив. И никогда не брошу тебя.
– Угу. Пока жив.
Её начинало подтряхивать. Видимо, выходил испуг. Слеза-таки покатилась по щеке. Девчонка с размаху стёрла мокрый след, злясь на слабость.
– Если говорю, что никогда не брошу, значит придётся жить. Шевелись, Дара, или я тебя выволоку наружу за шиворот.
– Попробуй только, – ощетинилась девчонка и, зло зыркнув, на ходу выскочила из фургона. Видят дикие боги, такой она нравилась ему больше.
Он спрыгнул вслед, хотя плохо чувствовал ноги. Его подхватил Сандр, не дал упасть. Геллан молча пожал ему руку в благодарность. Да стакерам слова и не нужны: не зря называли их братьями, нередко они чувствовали друг друга даже на расстоянии.
Призывно заржал Савр и белой молнией метнулся к Геллану. Громко рявкнув, рядом оказался Сильвэй и тут же запрыгнул в суму. Сандр присвистнул.
– У тебя есть сорокош?
– Да! – отрезал Геллан, не собираясь ничего объяснять, но брату стакеру объяснения и не понадобились.
Сандр кивнул в ответ. Ни улыбки, ни насмешки – ничего, как будто мужчина с сорокошем – самое обычное явление на Зеоссе.
– Ты счастливчик, Геллан, – заметил Сандр и наконец-то улыбнулся. – Такой цветник вокруг – дух захватывает!
– Если ты едешь с нами, забудь о девушках, – прорычал Геллан, – одно твое неправильное движение, брошу как паршивого пёсоглава на дороге.
– Да понял я, понял, – миролюбиво хлопнул ресницами, пряча усмешку, – но восхищаться красотой никто мне не запретит! Ещё чего! Ну, и потом, ты меня знаешь: одно дело языком трепать, другое дело – укусить руку, которая тебя кормит. С головой у меня всё в порядке. Но какие красавицы, Геллан, какие красавицы! И Небесная хороша по-своему. Жаль, мелковата для меня.
Он кинул взгляд из-под ресниц и заметил, как у Геллана заиграли желваки.
– А про Небесную я с тобой поговорю ещё. Потом. – тихо произнёс златоволосый стакер и, пришпорив коня, вырвался вперёд.
У Сандра были только две ноги да сума за плечами, поэтому догонять взвинченного друга не имело смысла без резвого средства передвижения. Сверкнув зубами, он глотнул дорожную пыль и посмотрел товарищу вслед. Что поделать: даже непробиваемых иногда корёжит, как лист, попавший в огонь. Жизнь – самая весёлая штука, нужно только заставить её улыбнуться разочек, а потом не остановить – будет хохотать без устали.
На горизонте показались ворота Виттенгара. Судя по всему, город ждал их триумфального шествия. Сандр верил в Обирайну всем своим пылким сердцем авантюриста.
Глава 25. Цветок её души. Индаруллина
Не в первый раз она оказывалась среди незнакомых людей. Зиргаллия вытолкнула её, как недоигравший нектар выдавливает пробку. Избавилась. Но Инда её не винила: такой груз тянуть на себе иногда выше человеческих сил. Спасибо, возилась, спасла, пыталась научить подносы носить да столы вытирать, хотя знала: всё бесполезно. Рано или поздно всё закончилось бы печально, и тогда она могла бы оказаться на улице, совсем одна, или среди людей, которым легче было бы её прикончить, чем терпеть рядом опасность. Инда знала, что опасна.
«Порченая!» – кричали ей вслед и бросали камни. А ей всего-то семь годков минуло. Руки и ноги сбиты в кровь, тело – сплошной синяк, на лице – грязные полосы от слёз. Приходилось прятать взгляд, питаться объедками и скитаться.
Она не знала отца и мать. Старая высохшая, как кора, ведьма рассказывала, что нашли её в кустах, где богатая колыбель в шелках да драгоценных камнях смотрелась так же уместно, как случайный куплет разухабистой песни в похоронной оде. Кто-то откупился, сделав Инду невестой Зверя. Но Зверь не получил жертву: орущего младенца нашли и приютили в Обители для сирот.
Имя тоже не выбирали – оставили то, что дали ей неизвестные родители. Не всё ли равно было зверю: разорвать безымянного младенца или с именем? Но в яркие пелёнки вложили узкую полоску бумаги с одним словом. Нарекли в честь древней воительницы, о которой слагали легенды, связанные с отшумевшей полтысячи лет назад войной.
Диковинные байки о дочери Дракона и человека – Индаруллине – любили лицедеи и звонкоголосые менестрели. Истории и баллады попахивали сказкой и пьяными фантазиями сказителей, но никто не жаловался.
У Инды редкий цвет глаз – золотисто-желтый. Может, поэтому. У неё с трёх лет ломались в руках мечи и любое другое железо. Силёнок поднять оружие или тяжёлые предметы не хватало, а завязать узлом – пожалуйста. Для этого иногда и прикасаться ни к чему не приходилось.
