Во всех драматических сценах я забыла да и не вспомнила об ещё одном персонаже. Даже не заметила, что он следует тенью за Милой. Файгенн. Шагает спокойно как страж. Не пытается остановить, но и не отстаёт.
Мила садится у недорисованного края. Проводит рукой над жидким золотом и поднимает глаза. Голубые. Нет в них ни желтизны, ни вертикальной черты. Бледное лицо искажается, и тут мне реально становится плохо.
– Это не Жерель! – говорит она звонко.
Я слышу, как фыркают и тяжело дышат наши лошади. Животные близко. Вскакиваю на ноги, мечусь. Не знаю, что можно сделать. Растерялась до головокружения. Какая-то тупая беспомощность!
Файгенн протягивает Миле руку и помогает встать. Очень знакомым, взрослым жестом, заводит её за свою спину.
Что может с этим пылесосом сделать мальчишка? У него распрямляются плечи, отчего он становится немного выше. Сизая прядь падает на левый глаз.
Знаете, я ничего в своей жизни, наверное, не видела более жуткого. Все остальные страхи показались в тот миг смешными детскими страшилками.
Его ломало и корёжило. Тело шло волнами, бугрилось наростами. На лбу, щеках, шее, руках выпячивались опухолями траурные метки, доставшиеся ему от золотого веретена. Наверное, такие же наросты шли по всему телу, но за широкой рубашкой этого не было видно.
Что-то бурлило внутри него. Рвалось наружу. И я сомневалась, что хочу это видеть. Да какой там сомневалась – боялась до визгу! – но не могла глаз отвести.
– Дара! – Файгенн впервые назвал меня по имени. – Ему нужна жертва!
Вот новость сказал, как будто я не знала!
И тут я поняла: он сдерживает, нейтрализует эту золотую дрянь! Обмякли мохнатки и Офа. Затих финист в объятьях Пиррии. Перестали царапаться и рваться коты. Лошади остановились!
И только Генка стоял как столб. Худой и напряжённый. Опухоли-метки то появлялись, то исчезали на открытых участках кожи.
– Ищи! – приказал он мне.
Хорошенькое дело – ищи. Что отдать-то? Я и так видела, как в золотую глотку засасывало каких-то мелких птиц и живность, но бездонную яму это не останавливало.
– Ищи! – снова пролаял Файгенн. – Иначе скоро оно разрастётся, и я не смогу его сдерживать!
Я закрутилась волчком. Сердце готово выскочить из груди. Айболитовых мышей? Несчастных квок? Что?
И тут в мою руку ткнулась мягкая морда. Я опустила глаза. Мой добрый старый Ушан. Серая свалявшаяся шерсть. Унылые, трогательно растопыренные уши. Бездонная печаль. Он смотрел на меня преданно – мой друг, мой товарищ, мой верный ослик.
– Нет-нет-нет! – затараторила я, падая на колени. Тёплые замшевые губы ткнулись мне в щёку, бережно собирая брызнувшие во все стороны слёзы. Долгий печальный взгляд. Почти неслышный вздох. И вот он мчится вперёд – стрелой, как хорошая сытая лошадка. Резво, как никогда.
Файгенн делает шаг в сторону и закрывает собою Милу. Я вижу, как взбрыкивает в последний раз ушановский зад. А затем ослик прыгает в золотую бездонность и исчезает.
– Не-е-ет! – реву я в голос и протягиваю руки.
Генка встаёт у недочерченного Айбином края, распахивает руки как крылья. По худому телу пробегает волной судорога. Метки мечутся как сумасшедшие, обезображивая его лицо. Ловушка становится меньше. Мальчишка делает шаг. Ещё меньше – ещё шаг. До тех пор, пока на земле не остаётся крохотный пятачок.
Файгенн падает на колени. Накрывает золотую монетку ладонью. Круговым движением впечатывает её в землю, словно таракана давит. Затем сгребает землю в кулак. Последняя судорога проходит дрожью по нему – и он падает лицом вперёд, затихая.
– А-а-а-а-а! – воплю я, уже почти ничего не соображая. Мне почему-то кажется – он мёртв.
Рядом с мальчишечьим телом опускается маленькая Мила. Гладит сизо-голубые волосы и сжатую в кулак руку.
– Он жив, – оборачивается она ко мне, но я продолжаю рыдать, умываясь слезами. На Милиных щеках – тоже дорожки слёз, но девчонка плачет тихо, почти незаметно.
Я чувствую его спиной. Улавливаю его тепло и надёжность.
– Дара, – бормочет он мне в макушку, и шевелит дыханием выбившиеся из косы волосы.
Я оборачиваюсь и прижимаюсь к его груди. Наверное, если собрать все слёзы, что я выплакала в его объятьях, наберётся ведро, но сейчас это не важно. Лишь бы чувствовать его рядом. Кольцо крепких рук. Лёгкое касание губ к волосам. Как хорошо, что он терпит мои истерики. Как хорошо, что ему хватает святости тянуть на себе дурацкий небесный груз, который только и делает, что рыдает.
– Не надо, – тихо просит он.
Да. Я знаю: Геллан прав. Я опять впала в уничижение, но сейчас, именно в эту секунду, мне проще винить себя в никчемности, чем до конца осознать собственное предательство.
– Не надо, слышишь? Он сделал выбор. Может, ему не так и много осталось жить. И поэтому он ушёл красиво, спасая своих друзей.
Всхлипывая, я затихаю. Геллан умеет подобрать правильные слова. Сердито тру лицо об его рубашку и оборачиваюсь.
Генка уже сидит, опираясь на Милино плечо. Я вижу их пальцы, переплетённые воедино. Видит это и Геллан.
– Пора двигаться дальше, – спокойно говорит он.
Вот так, да. Только небольшая хрипотца в голосе выдаёт, что он всё же не совсем бездушное бревно, каким без конца себя выставляет.
Глава 40. Когда заканчивается и начинается время
Геллан
– У меня стойкое ощущение, что мы движемся по кругу.
Вечер, горят костры. С каждым днём становится холоднее. Неудивительно: они идут на север, пусть и не целеустремлённо, постоянно отклоняясь в разные стороны. У Дары опухли веки от слёз и красный нос. Она целый день плакала, скрываясь от всех. Очень тихая. Ни с кем не говорила, ни на кого не смотрела.
Он понимал: нужные слова сказаны, аргументы приведены. Геллан мог бы твердить их миллион раз, как заведённый, лишь бы она перестала плакать и страдать. Терять друзей – невыносимо больно. Ей нужно время, чтобы прийти в себя.
– Это уже третья Жерель и война с её притяжением.
Геллан тряхнул головой, отгоняя мысли и пытаясь прислушаться, понять, что Дара хочет ему втолковать. В последние дни он остро ценил вечерние часы, когда мог посидеть рядом с ней. Поговорить или помолчать, грея ладони у костра.
– Последняя – не Жерель, а ловушка, – возражает он.
У неё наконец-то сердито блестят глаза. Она всегда забавно сопит, когда заводится.
– В чём разница? Они ведут себя одинаково! Не знаю уж, что там даёт это долбанное Око, но оно постоянно стремится унизить и сломать слабого!
Ему не хочется спорить, но нужно ответить, попытаться объяснить.
– Абсолютная сила не может быть злой или доброй. Она просто сила. Мощное начало, не имеющее души, сердца, не знающее компромиссов. Наверное, это равнодушие в твоих глазах. На самом деле – это лишь энергия, беспрерывный поток, умеющий как отдавать, так и пополняться. Жерель не человек. И даже не дракон. Нет эмоций, нет права выбирать, жалеть. Поделится с сильным, потому что сильный сумеет взять. Заберёт у слабого, потому что слабый не борется.
